– Никто не знает, сколько существует скважин, и сколько ключей. Допускаю, вы встретите другой Петербург, и другую Москву, и другую Россию. Маги Золотого Рога убедили всех, что только через их врата легко проходить в чужие богатые миры. Потому, наверное, и называют свою империю золотой. Но на самом деле есть десятки скважин, к которым пока не подобрать ключей. Есть сферы, непостижимые для нашего слабого разума. Есть миры, ставшие мертвым песком. Есть планеты, где тьма одержала верх, там прекратилось дыхание жизни. Наверняка есть миры, где враги рода людского творят свои мессы. Там наш храм способен что-то изменить к лучшему.

Привратник окоченевшими пальцами отвинтила пробку на плоской фляжке, сделала два глотка, протянула фляжку Женечке.

– Выпейте, чтобы не заболеть, прошу вас. Не размышляйте, просто проглотите, не держите во рту!

– Это что, коньяк? – Женечка попыталась удержать в окоченевших пальцах запотевшую посудину, и едва не выронила. С помощью женщин сделала целых три глотка. И застыла с перекошенным открытым ртом, не в силах вдохнуть. Ей показалось – в глотку налили горящий бензин. Оракул заржал. Женька согнулась пополам, уверенная, что алкоголь вырвется обратно, но уже спустя минуту ей стало лучше. Желудок успокоился, горячая волна поднялась по пищеводу, мягко обняла мозг. Колени перестали трястись, в ушах зашумел прибой.

Пожалуй, предстояло нечто посерьезнее, чем переход на следующий уровень драки. Вожатая внезапно поняла, что там драки не будет, ну, по крайней мере, какое-то время. Там будет все мирно, как будто от битвы игроки переходят к мирному строительству империи.

– Око открывается!

Теперь Женька видела. Скважина! Светился не сам ключ. Сияние, больше всего похожее на утренний солнечный луч, исходило из мрачной сырой громады здания, непонятным образом превращалось в острый пучок, и бил он куда-то через Фонтанку. С каждым мгновением луч раскалялся, точно солнце вплотную приблизилось к волшебной скважине.

– Теперь туда смотрите, – впервые рассмеялась Привратник, и подсадила Женьку на вершину сугроба.

Вертолет ревел совсем близко. Пешеходы на мосту и набережной, даже водители в машинах недоуменно крутили головами, показывали друг другу на пучки проводов, словно густая паутина опутавших Питер. Никакой нормальный пилот не послал бы воздушную машину на верную гибель. Но Женя вспомнила черную карету и засомневалась в нормальности пилота.

Это мог оказаться вовсе не вертолет. Нынешним вечером всякий предмет мог легко потерять свое имя и назначение. Ольга и Привратник тревожно смотрели в сторону Невского, откуда уже показались сполохи прожекторов. Желтые глаза уцелевшей кареты рвали небо на части. Чуть позже левее показались прыгающие огни другой кареты. Похоже, те здорово разозлились, сказала себе Женечка. На лосиных ногах они добегут сюда за пару минут. И, похоже, Привратник не слишком верит в свое оружие, раз до сих пор не смогла даже ранить врага.

– Пора, – проскрипел Оракул.

Вестник забрала с фасада чернильницу. Видимо, волшебный прибор стал больше не нужен. Женька ахнула. Ее подхватили с двух сторон, и бегом потащили прямо к гранитному парапету Фонтанки.

Прямо в черную полынью.

Город вздрогнул.

Позже Женя вспоминала, пыталась подобрать слова, но удачных не находилось. Пожалуй, то, что произошло в следующие недолгие минуты, лучше всего отразил художник Эшер, на выставку которого они с папой отстояли как-то длиннющую очередь в Эрмитаж. Этот безумный кибернетик Эшер Женечку тогда поразил. Он умел рисовать так, будто пространство скручивалось в узел, или откуда-то вдруг возникало добавочное измерение, позволявшее человечкам на картинах идти одновременно вверх и вниз. Тогда они с папой долго проторчали на выставке, не в силах оторваться от завораживающей неземной геометрии. Но Эшер почти все работы написал в черно-белом цвете.

Казалось, весь Питер, несмотря на сумрак и поземку, зашевелился, точно проснувшийся многоцветный зверь. Откуда-то с чердака вспорхнули недовольные сонные голуби. Кусок гранитного парапета исчез, вместо него, прямо по курсу, проложенному солнечным лучом, возник деревянный горбатый мост, с красивыми резными перилами и фонарями на гнутых ножках.

Око Изиды разогревалось все сильнее. Нестерпимо яркий луч ударил в серые квадраты домов на той стороне Фонтанки. Женя проезжала здесь не раз, но никогда не приглядывалась к этим дряхлым пяти-, а то и семиэтажным монстрам. Папа называл такие рассыпающиеся угрюмые дома «кварталами больного Гоголя». Наверняка лет сто пятьдесят назад всякие генералы и знатные чиновники гордились своими центровыми апартаментами, но нынешним жильцам явно гордиться было нечем. Облицовочный камень за века потемнел, маски мифических героев, колонны и кариатид размыло беспощадными дождями, трещины змеились сквозь слои скучной бурой покраски.

Два таких вот убогих здания, находившихся прямо за возникшим из ниоткуда мостиком, их словно распирало. За серебром поземки смутно проступили зашитые ржавой жестью ворота, в которые никто не заезжал полвека, потому что дом уверенно погружался в рыхлую почву. Выше ворот тускло светились узкие амбразуры окошек, с развешенными по карнизам авоськами, прикрытые жалкими ситцевыми занавесочками. За окошками кое-где угадывались четырехметровой высоты потолки с осколками лепнины, ряды банок с пожухлыми комнатными растениями, которым в Питере вечно не хватало света. Впрочем, некоторые окна по всему фасаду надменно блестели непрозрачными стеклопакетами. Там наверняка обосновались граждане состоятельные. Женька вспомнила, папа как-то говорил, что в городе полно местечек ничем с виду не примечательных, но люди там всегда почему-то селились неохотно, от безысходности, от бедности, и дай им волю – целые кварталы враз бы опустели. Якобы даже существовали карты таких вот мест, составленные охотниками за «гиблыми местами»…

Два дома раздвигались со звуком рвущегося брезента.

– Живей, сударыня, пригнитесь! – держа полупьяную Женечку за локти, Ольга и Привратник галопом пронеслись по мостовой, в двух шагах от истерически тормозившей иномарки, и вбежали на горбатый мостик.