Книги

Свердловск, 1977

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ради Бога, избавьте от подробностей. Семена на такую же сумму мне будут постоянно нужны раз в месяц. Коллегу предупредите, чтобы все проверял и высылал самые лучшие, — с улыбкой добавил я, увидев, как дед пересыпает мне в самодельный газетный кулёк семена из конверта, с размазанным чернильным штампом "Уссурийский Государственный природный заповедник".

Техника на "Мелодии" меня не впечатлила, собственно, как и звукооператоры, показавшиеся в зале на пару минут. Два технаря, в свитерах, с вытянутыми и продранными локтями. К чему-то подобному я морально был готов, прослушав, с пристрастием, диск Тухманова "На волне моей памяти".

Аморфный бас, "выпирающие" клавиши, безобразно записанные ударные, кое-как заметные гитарные партии, с обрезанной серединой и низами, и ощутимый дисбаланс громкости вокала и инструментала. Нет уж, такой "рок" нам не нужен. Пока трое помощников занимались расстановкой микрофонов и проводами, а Алексей общался с приглашёнными музыкантами, я пошёл знакомиться с местными корифеями звука. Толстая дверь, с потушенной надписью над ней "Тихо. Идёт запись!", была наполовину приоткрыта.

— "И тут на вентиляции сэкономили", — подумал я, вежливо постучав в дверь. Многопудовые студийные монстры, а именно так сейчас выглядят что пульты, что магнитофоны, при работе не на шутку нагревают помещение операторов, в котором не бывает окон. Поэтому любой перерыв звукачи стараются использовать, чтобы хоть как-то проветрить свою конуру.

— Здравствуйте, зашёл познакомиться, пока для нас в зале всё готовят, — я мысленно поаплодировал себе за предусмотрительность. Операторов было двое, так что запасся я правильно. — Начнём с приятного, — жестом фокусника, достающего кролика из шляпы, я вынул из портфеля две бутылки приличного армянского коньяка.

— Студийное время продлить не сможем, — ощутимо сглотнул слюну тот, что постарше, непроизвольно двинув вверх-вниз кадыком. — Четыре часа ваши, а потом оркестр пишется.

— А время и не нужно. Мы наверняка даже от завтрашних часов откажемся. Надо записать песни так, как мы хотим, а не как пишете обычно. Кассета и плёнка с образцами у меня с собой есть, а вам для отмазки вполне пригодится то, что Харитонов именно эту запись слышал и одобрил.

— Нас же главный премии лишит… — начал было молодой.

— По сотке каждому, при правильной записи, — вытащил я из портфеля пачку червонцев, и с треском провёл по её торцу пальцем. — Лишат премии или нет, пока неизвестно, а вот компенсацию получите сразу.

— Я думаю, не попрёт главреж против Харитонова, — философски заметил старший, пытаясь разглядеть возраст коньяка на этикетке. — Саня, ты поставь-ка плёнку, послушаем, что парень хочет.

— Здорово. Это вы сами сочинили, а кто записывал? — вопросы от молодого посыпались, как только закончилась первая песня.

— Запишем, — активно тряхнул косматой гривой старшой. — И даже через прослушивание протащим. Мастер-ленту правильную сделаем, а на демонстрационке середину подрежем. Вот только с ударными что делать? Мы их так громко никогда не писали.

— Харитонову должны были вроде сказать, что мы пишем музыку для танцев, а не для выступлений, — развёл я руки в стороны, давая понять, что не знаю, что именно говорили их руководству.

— А если мы главному скажем, что сняли уровни ударных у Элвиса? Ты же видел, у него вся коллекция Пресли собрана. Вроде, как мы осваиваем запись танцевальной музыки в новом формате, — предложил молодой, включая вторую песню.

— У нас, если что, тот парень прихвачен с собой, который уровни во время записи крутил. Он и микрофоны поможет правильно расставить. Мы же сами записывались. — успел я сказать, пока звучало негромкое вступление, — Может, позвать его, он все соло покажет, когда и какое добавить.

Старшой только рукой махнул, вроде как уже всё равно. Значит, быть сегодня нашему Вите у руля. Этот прохиндей тут быстро ассимилируется и ручонками своими в настройки залезет.

Обе песни мы успели записать за три часа, да ещё и дубль сделали, с "подрезанной кухней". То есть барабаны там едва слышны, как это и принято записывать у нас в стране. Возникла у Феоктистыча, так оказывается звали старшего оператора, идея. При сдаче демонстрационок в архив, сменить бобины. Так что записано два варианта: рабочий, и "сладенький", где всё соответствует кокетливому исполнению вполголоса, так любимому советской эстрадой. "Сладенький" он подсунет на прослушивание, а потом перемотает на "одобренную" бобинку нормальный вариант, и в конце недели сдаст всё в архив.

Вот что хотите со мной делайте, но я не верю, чтобы незнакомый человек, за коньяк и деньги, пошёл на подмену материала. Скорее всего, было у него подспудное желание — вставить пистон Системе. Нашёл повод и возможность — и вставил. Этакая социальная форма протеста, всему, что достало.

Хороший урок для меня. Раньше я как-то был уверен, что в СССР можно записать приличную фонограмму. Дело оказалось даже не в технике. Между советскими и западными звукорежиссерами — пропасть, размером в поколение. Никогда те, кто нынче сидит за пультами советских студий, не научатся записывать современные стили. Они их не чувствуют и не понимают, более того, для них это чуждая музыка. Звукооператор при записи может намного больше, чем любой дирижёр при управлении оркестром. Он обязан понимать, как должен звучать тот или иной инструмент, в записываемом им стиле, а не только выставлять уровни их звука. Недаром на той же "Abbey Road", знаменитой студии, записывавшей Битлз, работа именитых звукооператоров стоит намного дороже, чем аренда самой студии.

Например, малый барабан, по образному сравнению ударников, для нашего стиля должен звучать примерно так же, как фунт свежей говяжьей вырезки, брошенный на гранитную плиту, а не как дребезжашая кастрюля, с "подрезанными" низкими частотами.