После 1996 года нетерпеливые энергии преображения, которые развалили по кирпичику разукрашенную Берлинскую стену и свергли с престола вечную Тэтчер, с таким же неустанным усердием и вниманием к деталям взялись за мой личный статус-кво.
На карусель подростковой жизни я не попал, и теперь меня терзали сожаления. Моя жизнь представлялась мне затхлой и монотонной. А собственная индивидуальность – грубо сработанной и зачастую несообразной. Меня смертельно достала хроническая невнятная депрессия, и в себе я видел очередного плохо задуманного и толком не развитого персонажа, которого нужно переписать с нуля. После долгих мучений я бросил Джуди, с которой прожил девять лет.
Я уже принял решение отдаться метаморфозам, пройти испытание, распылить свое эго – я был уверен, что так у меня появятся новые темы, я скажу что-то новое, по-новому увижу мир.
В юности я с головой нырял в биографии Байрона и Шелли, Рембо и Верлена, а также битников и наизусть знал истории психонавтов шестидесятых – Кизи, Тимоти Лири, Джона Лилли[228]. Они и стали ролевыми моделями – пожалуй, сомнительными – в моем проекте переизобретения себя. Я взялся отлаживать свою глючную личность «Квантовой психологией» Роберта Антона Уилсона, НЛП, курсами актерского мастерства, тренировками по тхэквондо и занятиями йогой. Отчисления с «Лечебницы Аркхем» дали мне возможность выжимать из роли «писателя» все до капли. Я воображал себя этаким Томасом Чаттертоном[229] – я, суицидальный и восхитительный, с оборчатыми манжетами, глотаю абсент и опийную настойку в шезлонге, окунаю павлинье перо в мерцающие зеленые чернила и в черном свете свечей записываю лихорадочные фантазии. В южных морях бесчувствен, на Форуме скандален. Я жаждал познать стереотипический писательский мир во всей его свободе и полноте и вознамерился оставить после себя биографию не хуже тех, что так жадно поглощал сам.
Я уже умудрился повстречаться с Энималменом в его среде обитания, с помощью художника Чеза Труога создав «скафантазм». Так я «сошел» в двумерный мир, где напрямую взаимодействовал с обитателями вселенной
Я хотел развить эту идею прямого контакта, исследовать интерфейс между фактом и вымыслом, повысить вовлеченность. Я размышлял, удастся ли вызвать взаимодействие, которое на мою жизнь и реальный мир повлияет не менее глубоко, нежели на мир бумажный.
Завершив «Роковой патруль» после четырех лет ежемесячного сюрреалистического балагана, я разложил на ковре путеводители
Я нарисовал невероятный кругосветный маршрут – Индия, Таиланд, Индонезия, Сингапур, Ява, Бали, Австралия, Фиджи, Лос-Анджелес и Нью-Мексико; я рассчитывал, что после этого вернусь преображенным.
В первую ночь, в унылой гостинице возле аэропорта, я отпраздновал свое перерождение, пустив неоспоримо редеющие волосы под электрическую бритву. Ощущалось это как ритуал; мой страх облысеть и тотчас лишиться привлекательности оказался лицом к лицу с порошей темных волос на полу. В зеркале я узрел пустую канву персонажа, смайлик. Теперь можно переделывать себя, как я переделал Энималмена, Роковой патруль и Бэтмена. Я становился супергероем.
Начало не вполне оправдало надежды. В культурном шоке, истекая по́том, я очутился среди лачуг города грез Нью-Дели, где на каждом шагу слетаются тысячи зазывал, впаривающих тебе воду, гуталин и чистку ушей, и где я впервые в жизни увидал попрошаек, чьи носы до дыр проедены проказой. Целыми днями я сражался с перегрузом, ночами тосковал от ностальгии и одиночества в комнатушке без окон, на самом дне выгребной ямы души – вдали от дома, лысый, тридцатидвухлетний и ни в зуб ногой.
Жизнь стала налаживаться в такси по дороге в Агру. Никогда не забуду черепаху, что старательно ползла через дорогу меж грохочущих восемнадцатиколесных фур. Меня проперло. Никто меня не знал, никто от меня ничего не ждал, и я полагался на собственные ресурсы – я и не догадывался, что они у меня есть.
Три дня в автобусе дальнего следования из Леха в Манали, по головокружительным гималайским перевалам – и никаких ограждений, а далеко-далеко внизу регулярно возникали выгоревшие скорлупки других таких же автобусов.
Поездом из Бангкока по горам Малайзии. Змеиные храмы в Пенанге. Автобусом в Сингапур через Куала-Лумпур, где разноцветные футуристические башенки сказочны, как страна Оз в ночном полусне.
Омлеты с волшебными грибами в Джокьякарте, поездки на мотоцикле к перекатам влажных руин Прамбанана и Боробудура, этой приземлившейся летающей тарелке, колоссальной мандале, где вся история жизни высечена в камне террас.
В тропическом саду на Бали, радуясь, что жив, опьяненный кислородом и взрывным ароматом тропических цветов, я воображал, как космическим спутником вращаюсь вокруг планеты, останавливаюсь попеременно в гостиничных садах и паршивых мотелях, посылаю сценарии с тихоокеанских атоллов и из деревень посреди джунглей. Эмилио, мой друг по временам самодельных комиксов семидесятых, переехал в США, чтобы наконец познакомиться со своим отцом, и в итоге осел под Санта-Фе, где нашел работу и жил с молодой и известной керамисткой из племени зуни. Я провел переломные несколько дней в пуэбло и в итоге пережил кислотный трип на священной столовой горе над Рио-Гранде, что шоколадной рекой текла по рассветному Эдему. Сознание у меня расширилось в десять тысяч раз. Я отыскал свой ШАЗАМ!
Я вернулся домой, точно заново родившись, – никогда в жизни я не бывал таким уверенным, таким творческим и живым. К моему изумлению и восторгу, девушкам нравилась моя лысая голова, и они постоянно норовили ее потрогать. Непонятно, чего я столько лет переживал из-за облысения.
И меня тянуло углубиться в магические эксперименты. Я читал о трансвеститской традиции шаманизма и решил прибегнуть к ее глянцевой версии девяностых в духе магии хаоса – стряхнуть с себя личность и превратиться в собственную противоположность. Несколько фетишистских каталогов спустя я собрал блестящий маск-комплект, до которого Джимми Ольсену было как до неба. С помощью одежды и макияжа я преображался в свое женское альтер эго, которое подменяло меня во время самых опасных моих магических свершений. Я погружался в крайне причудливые области сознания и обнаружил, что «девушка» умнее меня, отважнее, искуснее общается и сражается с хищными «демоническими» сущностями. Так, во всяком случае, я оправдывал перед собой некоторые эпически странные поступки. Если вам так проще, считайте демонов «дурными» состояниями сознания, неврозами или страхами, которые калечат душу. Облачившись в черный винил, туфли на шестидюймовых каблуках, блондинистый парик и накрасившись под танцовщицу кордебалета, я свободно общался с ангельскими силами, вудуистскими лоа, енохианскими королями и старейшинами, мерзавцами гоэтии и Тоннелей Сета, лавкрафтианскими Древними и прочими вымышленными персонажами и инопланетянами. Я исполнял всевозможные ритуалы, проверяя, работают ли они, и они срабатывали всякий раз. Похоже на бред сумасшедшего – сейчас это видится легким бредом даже мне, – и однако, все это я проделывал строго и четко, как любой научный эксперимент.
В какой-нибудь книге отыскав опасный или любопытный ритуал, я его опробовал – наблюдал, как он подействует на сознание. Эти опыты неизменно приносили как минимум откровение. Психоделики придавали им голографическую четкость «Звездного пути» в 3D. Лица демонов и ангелов обрели добела раскаленную бритвенную четкость или гротескную чудовищность крысиного лабиринта. Боги и вымышленные существа обладали почти осязаемыми формами. Их можно было рисовать и восстанавливать по памяти, и они совпадали с показаниями бестрепетных психонавтов, побывавших в тех же краях до меня.
Многому я так и не нашел внятных объяснений – только многочисленные гипотезы, которые, возможно, в один прекрасный день угодят в другую книгу. Я лишь не мешал событиям, и они творились под смутным руководством протестантского правильного «я» алмазной твердости, которое никогда не отпускало вожжи. Ритуалы я тщательно снимал и записывал на магнитофон – на этих записях я порой говорил языками и на разные голоса – то мужские, то женские, то абсолютно нечеловеческие. Каждый день был праздник. Я пил шампанское или ел грибы и писал комиксы. Приходили друзья, пили, ели грибы и сочиняли музыку. Каждые две недели из Лондона приезжала моя девушка-подросток – присоединялась к веселью, или наоборот. Соскучившись, я покупал билет на самолет и летел туда, где прежде не бывал. Мир словно проснулся и ожил, – видимо, я все-таки слегка подучился с ним танцевать. Мои комиксы отражали эту новообретенную свободу – стали раскованнее, персональнее и психоделичнее в буквальном значении слова «психоделия» – «ясность души». Самому не верилось, что мне платят за работу, в которой я вскоре наконец распознал практически самотерапию. Приходилось заключить, что мои проблемы и сомнения, мои надежды и грезы разделяют многие другие люди и моя манера выражать все это в вымыслах им тоже близка.
В 1993-м я проехался по Америке вместе с моим напарником по «Зениту» Стивом Йоуэллом и художницей Джилл Томпсон. Джилл была потрясающей альтернативщицей немножко за двадцать и врисовывала себя во все свои работы. Рисовала она странными паутинными штрихами и инстинктивно постигала композицию и действия персонажей. Вместе мы проковыляли по Штатам и очутились в Сан-Франциско, дабы осуществить мою непритязательную мечту – навестить книжный магазин «Сити лайтс», нарядившись в черно-белую полосатую футболку, кожаную куртку, фуражку и броги. Я решил снова отпустить волосы, и они доросли до специфической клочковатости кошачьей травы в заоконном цветочном ящике – отсюда и фуражка: я внушил себе, что похож в ней на писателя-битника. Напившись в кафе «Везувий», где до моего рождения собирались герои – Гинзберг, Керуак, Берроуз, – я почувствовал, что наконец нашел себя и мне плевать, кто что думает.