– Что? – не понял Марк.

– Я чувствую себя обезьяной. Знаешь, такая, что сидит и ковыряется у сородича в шерсти в поисках блох. Они наблюдают за мной, что я вытворю в следующий момент. Направляют, сдвигая стены…

Марк усмехнулся: ах, вот ты о чем.

– Во-первых, когда обезьяны копаются у сородича в шерстке, они не блох ищут, а кристаллики соли, – Марк прижал меня крепче к себе и поцеловал в щеку. – А во-вторых, поставь себя на их место. Если ты была хоть отчасти точна в описании собственных возможностей, им есть чего опасаться. А понять, не взбрыкнешь ли ты снова, стоит ли полагаться на твой разум или верность, можно лишь сузив те самые стены, направив. Если ты выйдешь из-под контроля…

– От меня попытаются избавиться. Уже пытались.

Марк обернулся и замер.

– Нет, не с помощью Ласкара. Он – другое…

– Расскажи о нем, – кивнул муж, выбрав из двух тем: попытки от меня избавиться и Ласкара – ту, что в данный момент беспокоила его сильнее. Что ж… неудачная попытка может подождать, а присутствующий в моей жизни Ласкар – вряд ли.

Продолжив путь, я начала тихий рассказ. Марк помнил то утро и сообщение в четыре утра. Ключевыми моментами я сделала взрыв дома бельгийца в пригороде Гриффина и паутину возможных происшествий, что продумывала в доме доктора Малиновска.

– Почему бельгийца? Он же болгарин.

– У него отец болгарин, мать бельгийка. Он родился и вырос в Бельгии. В США переехал лет двадцать пять назад, – пояснила я безразлично. Все это было в том файле, спрятанном в розовой папочке. Захотелось в Болгарию: к чистому морю, к соснам, тишине и спокойствию. Казалось бы, я из тишины не вылезаю… Но спокойствия не было. Предположить, что мне нужен отдых и смена обстановки было бы смешно. Отдыха и смен обстановок, домов и даже стран за последние месяцы у меня было предостаточно.

Вернувшись в Москву, я ощутила то же напряжение, от которого уехала. Люди-инвалиды, асбестовая взвесь безнадежности и злости, пустота в глазницах масок безнадеги и суеты… Все вокруг было неправильно и это чувство усиливалось, будто брало отсчет с какого-то события, разрастаясь вширь. Или же, наоборот, вело обратный отсчет, наращивая концентрацию.

– Так он стрелял в тебя, потому что был уверен, что ты пришла за ним? Но не убил, потому что… передумал? Или он так и так не попал бы? Кто он в твоей сегодняшней картине мира? После вчерашнего разговора.

– Друг, – сказала я, не задумываясь, и кивнула, подтверждая верность высказанного определения.

Они смотрят на меня и ждут. Я чувствую их выжидание как северный ветер: он толкает куда-то, подбадривает, предостерегает. У нее не было для меня работы после первого собрания. Она была бы рада, чтобы я никак не проявлялась, но умерла единственная чистильщица.

Остановите меня… Тогда, в доме доктора, я с тревогой вспомнила о своем лунатизме и решила проверить, могу ли влиять на себя в бессознательном состоянии. Но повода пока не находилось: я перестала бродить во сне.

И все же… Они убили ту индианку. Так или иначе – убили.

Марк остановился, и я сфокусировала взгляд. Перед нами шумел фонтан «Дружбы народов». Водяная взвесь долетала и холодила кожу. В жару она приносила бы блаженство.

– Здорово! – улыбнулась я. На восьмой год жизни в Москве впервые увидеть фонтаны ВВЦ работающими – оказывается и такое бывает! – Пошли в тир.

– А смысл? – засмеялся Марк, направляясь направо, к городку аттракционов. – Я-то думал, что ты снайпер. А ты все подстроила!