— Дурак! Стоит тебе пальцем ко мне прикоснуться, завтра в Магадане за казенный счет окажешься.

Лопатин воздухом давился от бессилья.

— Пиздуй отсюда, паскуда лизожопая! Стукач! Попомнишь ты еще этот день!

Кешка ухмылялся. Он знал, теперь Лопатин и без него уломает трактористов, свались все несчастья на него — на Кешку.

Полудурок забыл о своей угрозе, сорвавшейся нечаянно, но о ней всегда помнил Лопатин и возненавидел механика, как своего кровного врага.

Оставались последние три поля. Картошка здесь уродилась как никогда. Поднатужившись, за неделю убрать бы можно. Но внезапно пошли дожди. Люди промокали до нитки. Мерзли, простывали. Тракторы увязали в грязи по кабину. И не только с тележкой, порожняком не могли добраться до полей.

Собранный урожай гнил в мешках.

Даже лошади не смогли пройти на поля из-за раскисших дорог.

— Надо дождаться погоды. Невозможно так работать,

говорил Кешка.

— Тебе что, жить надоело? Иль память потерял? — напоминал председатель.

А дожди не кончались. Они стали холодными, мелкими.

И внезапно, за одну ночь превратились в снег. Он сыпал день.

Потом прекратился. А ночью ударил мороз. Кешка, выйдя утром во двор, ахнул. Все крыльцо, от самых ворот, занесено снегом по колено. Такого раннего снега не помнил в селе никто. Кешка даже о пиджаке забыл. Бегом в правление кинулся. Из груди не то стон, не то вой рвется.

— Пропал, батюшки-светы, пропала моя головушка! Что будет со мной? — причитал Кешка, не чувствуя холода.

Он вскочил в кабинет председателя. Там уже сидел уполномоченный из района.

— Сколько под снег попало? — спросил он Кешку, забыв поздороваться.

— Двадцать гектаров, — потерянно ответил тот, дрожа всем телом. — Погода помешала, дожди. Мы очень старались. Дороги подвели, — лопотал Кешка.

— Не много ли причин? — холодно оглядел его уполномоченный.

— Люди вымотались. Мы выполнили план сдачи. Не без надрыва. Семенной фонд засыпан. А эти поля — не успели, — заикался Кондратьев.