Бабы не спали. Видно, ожидали ее. И едва девка ступила на порог, смолк разговор. Бабы сбились в кучу вокруг девки.

— Заложила Семеновну, стукачка. Думаешь, даром тебе это сойдет? И не мечтай, курва! Мы свое с тебя сдерем вместе со шкурой! — шипела Шурка.

Тонька, ничего не ответив, вышла в коридор, пошла к выходу. Бабы за нею. Девка взялась за дверь. И вдруг почувствовала сильный удар в спину. Кирпич раскололся на полу с грохотом. В дверь, как по команде, вбежали охранницы.

Увидев Тоньку скорчившейся на полу, среди осколков кирпича, поняли все без слов.

Живо наружу, падлы! — вытолкали всех баб взашей.

И, уложив лицом в вонючую грязь, продержали до ночи, не давая пошевелиться, чхнуть.

Шурку, раздев догола, завалили на битое стекло.

— Ты, падлюга плесневая, заводила кипеж! Крутись теперь на своей хварье. Мы дурь из тебя выбьем — петушина лысая! Твоей Семеновне все живьем вырвем, чтоб никого уж не поганила, — говорила охранница.

Тоньке на другой день прислали на ферму худую до синюшной прозрачности девчонку-подростка, какою помыкали все бабы барака.

— Меня в помощницы к вам прислали. Вместо подруги, — сказала она, заикаясь то ли от холода, то ли от страха.

— Кто прислал?

— Бабы. Они направили, — соврала робко.

— А разве тебе другого дела не нашли? Где раньше работала?

— В хранилище. Картоху перебирала вместе со всеми.

— А летом?

— Я два месяца здесь живу. Осенью попала, — смотрела, дрожа всем телом, на Тоньку.

— Трудно тебе будет. Работа у меня тяжелая. Не справиться такой маленькой. Вернись к бабам. У них полегче. А тут надорвешься, — пожалела девчонку.

— Спасибо, тетенька, — вздохнула та и побрела к двери, волоча за собою кривые рахитичные ноги.

— Как звать тебя? — опомнилась Тонька.

— Зинкой.