Ужасно смотреть на собственную горящую руку. Видеть, как кожа опаливается, покрывается волдырями, которые лопаются и издают шипение. Чувствовать, как пламя прорывается сквозь обугленную кожу вглубь плоти и жжет мясо.
Комната стала наполняться запахами подобным тем, когда мясо готовят на открытом огне. Но это была не еда. Горела моя еще живая рука. Я еле сдерживался, чтобы не закричать. С криком удавалось справиться. Сквозь сомкнутые зубы лишь издавалось что-то сродни звериному рыку. А со слезами нет. От невероятной боли они предательски лились из глаз, не обращая внимания на мои потуги.
Не знаю сколько должно было продлиться испытание, но я хотел во что бы то ни стало его пройти до конца и тем доказать, что я сильный. Что я смогу вытерпеть невыносимую боль.
Кисть руки почернела. Запястье покрылось громадными волдырями. Мелкие черные крошки спаленной кожи и мяса сыпались на пол, а мама продолжала неотрывно следить за мной и не собиралась тушить пламя. Я смотрел то на нее, пытаясь предугадать тот миг, когда она решится погасить огонь, то на свою руку и с надрывом рычал. За ожоги я не переживал. С ними можно было после справиться. Не оставит же мама меня совсем без руки из-за испытания. Да и дядя предупреждал меня не сомневаться в прохождении. Я лишь пытался изо всех сил пройти его до конца.
В глазах стало темнеть, голова начала кружиться. Теперь к боли добавилось новая напасть. Я силился не рухнуть на пол. Рука сделалась совсем неживой. Черной, ссохнувшейся, какой-то совершенно чужой. Она уже не дергалась и смирно держалась в огне. Я едва ощущал в ней жизнь, прячущуюся глубоко внутри, куда смертельное пламя пока еще не добралось.
Огонь потух резко. Мне показалось, что мама сама удивилась его исчезновению. Силы стали меня покидать и я начал оседать. Все перед глазами стало становиться, будто в тумане.
Не в силах больше держаться, я распластался на полу, держа перед глазами обугленную руку. Я боялся ею пошевелить. Мне казалось, стоит это сделать, она тут же рассыпается и превратится в прах.
Думал, огонь погаснет и на этом боль стихнет. Ошибся. Рука оставалась все еще живой и болела также сильно. Правда, теперь по-другому. Над пламенем боль была сжимающей, а теперь наоборот, руку, будто изнутри распирало.
Порывами ветра ливень бил по стеклу сплошным потоком. Мне невероятно хотелось доползти до окна, открыть его и подставить руку воде. Казалось, прохладная вода, наконец, смогла бы утихомирить невероятные муки.
Мама вскрикнула и схватилась двумя руками за лицо.
— Что я натворила… Рей, прости. Прости меня, пожалуйста. Я не хотела… Не шевелись! Прошу, только не шевели рукой! Обратись к своему браслету. Призови Лечение. Я сейчас…
Мама выбежала из комнаты. Я продолжал лежать на полу, время от времени лишаясь чувств и тут же снова приходя в себя. Держа перед собой пострадавшую руку, я боялся окончательно потерять сознание. Боялся выпустить из вида руку и боялся ею пошевелить. Словно чувствовал, что этого нельзя допустить ни в коем случае.
Призванное Лечение толком ничем не помогло. Я не ощутил никакого исцеляющего эффекта. Впрочем, может быть благодаря этому, я окончательно не лишился сознания.
С приходом Надин Шелби мне сразу сделалось легче. Острая боль пошла на спад. Понемногу стали возвращаться силы. Лекарша с безумными глазами смотрела на меня и осторожно смазывала руку мазью, постоянно твердя об одном и том же — чтобы я не смел шевелить рукой.
Под воздействием мази черная рука стала светлеть. Сначала сделалась серой, а потом ярко-красной, кровяной. Лекарша продолжала очень осторожно втирать мазь в руку. Та тут же исчезала, уходя вглубь руки. Все это время мама следила за мной, обхватив ладонями лицо до глаз. В глазах застыл невероятный испуг.
Я уже понял, она переборщила с испытанием и поэтому так испугалась. И все же в душе я радовался. Я смог пройти испытание. Надеялся, что отец как-нибудь сможет об этом узнать. Пусть испытание не открыло мне путь в наследники, но дало нечто иное. Понимание силы и понимание самого себя. Если потребуется, я пойду до конца чего бы мне это не стоило. Это и есть самое главное проявление внутренней силы — стойкость.
Красный кровяной цвет руки отступил. Она по-прежнему оставалась красной, но уже посветлела. Стала не настолько пугающей. Надин попросила пошевелить пальцами. Я попытался. Острая боль тут же разразилась с новой силой. Зато пальцы послушно зашевелились.
— Хватит, достаточно, я увидела. Мы все-таки ее спасли… — с невероятным облегчением произнесла лекарша.
От этих слов мне стало не по себе. Я посмотрел на маму.
— Рей, прости. Я не знаю, что на меня нашло, — произнесла она, силясь не расплакаться. — Я поняла, что ты не уберешь руку. Мне надо было погасить пламя. А я все хотела узнать насколько далеко ты сможешь пройти испытание.