— И сколько ты хочешь за один клинок?

— А двадцать рубликов и хочу. Причем это если ты все четыре клинка заберешь разом.

— Да побойся бога…

— Боюсь, Игнат Пантелеевич. Вот как есть боюсь, — уже собираясь уложить сверток в сумку, искренне повинился Иван.

— Погоди, паря.

— А чего годить, Игнат Пантелеевич? Да, это нож, а не сабля. Но ведь вещица-то особая. Немало найдется тех, кто захочет вот так, с небрежением, отрезать кусок мясца за трапезным столом, играя настоящим булатным клинком. И я не стоял бы тут перед тобой, если бы мне не нужны были деньги сегодня же.

— А почем я знаю, может, клинки те уворованные?

— Купец, ты, конечно, уважаемый гость, но за словесами-то следи. Да, я молод. Но перед тобой стрелец, а не тля подзаборная.

— Прости, служилый. Я же не о том, — поспешил пойти на попятную купец. — Ну вдруг ты без спросу батюшки вынес их из дому? А мне потом головная боль.

— Мои клинки.

— Ну твои так твои. Ну чего ты их в сумку-то убрал? Доставай уж. Сейчас серебро вынесу.

— Рубль мелким серебром насыпь, — попросил Иван.

— Отсыплю, — пообещал купец.

Получив полную плату, спрятал пухлый кошель на груди и вышел на улицу, где его уже поджидали друзья-товарищи. Каждому вручил по четвертаку серебряной мелочью. Мало? Ой ли? По делам и награда. Причем очень даже щедрая. Что парни тут же подтвердили с нескрываемым возбуждением. Потолкались. Пошумели. Да и разошлись в разные стороны. Четверо подростков пошли в торговые ряды, а стрелец куда-то вправо.

— Родька, — позвал купец.

— Здесь я, Игнат Пантелеевич. — В торговом зале тут же появился мужчина за тридцать, крепкого сложения и с цепким взглядом.

— Стрелец молодой только что отсюда вышел. Видал?

— Видал. Дмитриевского полка, служилый.

— Уверен?

— Я стрельцов хорошо различаю. Темно-синий кафтан, желтые петлицы из витого шнура, шапка малиновая, сапоги желтые. Дмитриевский и есть.