– Но ты же не можешь послать его в кругосветное путешествие навсегда, Джулия.

– Не могу. Но так у меня будет надежда, что при его новом самосознании и его страстном желании быть любимым, о котором он сам говорит, это приведет его к чему-то неиспытанному. Появится иное чувство, появится другая женщина. Появится что-то такое, что переместит его навязчивые мысли о Клеопатре в разряд далеких воспоминаний.

– Но Алекс Саварелл не способен на сильные чувства. Это и делает его Алексом Савареллом.

– Если говорить о прежнем Алексе, то да, ты прав. Однако ты, Рамзес, не видел человека, с которым я встречалась сегодня. Он очень изменился, как и мы, но только он не принимал эликсир.

– Итак, ты хочешь отправить его путешествовать в поисках новой возлюбленной?

– Может быть, да, а может, и нет. Возможно, это будет не одна возлюбленная! Пусть он полностью потеряет себя в мире чувственных наслаждений. Или пусть отправляется на тропический остров и днями напролет поглощает там психологические романы, например, Дэвида Герберта Лоуренса. Все это не важно, Рамзес. А важно, чтобы он каким-то иным образом преодолел изводящую его сейчас страсть по этому существу. И, если для этого ему потребуется целый гарем, я готова оплатить услуги любых куртизанок.

– У вас в двадцатом веке совершенно нелепые представления о гаремах. Женщины там – не куклы и не каменные статуи. Это живые люди со своими чувствами, требованиями, потребностями. И управление гаремом – это не то, что понравится совершающему побег от любви лондонскому аристократу.

– Рамзес, будь серьезным.

– Я серьезен, Джулия, – мягко улыбнулся он, поправляя локон, упавший на ее лицо. – И я вижу, что и ты сейчас очень серьезна и очень напугана.

– Однако ты не разделяешь моих чувств.

– Если Клеопатра действительно желает причинить какой-то вред Алексу, почему она тогда задержалась со своим новым красавцем-компаньоном в Александрии? Ты сама задавалась этим вопросом.

– А ты тогда ответил мне, что она непредсказуема. Что это, возможно, вообще не настоящая Клеопатра, а какой-то ее злобный двойник. Как еще иначе объяснить ее такое бессердечное, пренебрежительное отношение к человеческой жизни?

– В ее семье достоинство измерялось тем, насколько быстро человек был способен избавиться от собственных братьев и сестер и подняться на трон. Это единственное возможное объяснение тому, что ты называешь пренебрежительным отношением к чужой жизни.

– Я не имею в виду то, что она делала в Александрии. Я говорю только о том, что произошло в Каире всего несколько месяцев назад. Там она убивала беспричинно, очертя голову, Рамзес. Просто убивала мужчин, которых соблазняла в темных переулках. У нас есть газетные вырезки об этом, и мы знаем, что это была она. Так почему ты сейчас защищаешь ее?

– Я ее не защищаю, – тихо ответил он. – Как и сожалею о своем поступке в Каирском музее. Но здравомыслие, Джулия. На него я сейчас пытаюсь обратить твое внимание.

– Здравомыслие, – рассеянно прошептала Джулия, словно забыла значение этого слова.

– Именно. Если бы ей было свойственно бессердечное, пренебрежительное отношение к человеческим жизням, как ты об этом говоришь, и при этом она желала бы зла Алексу, он давно был бы уже мертв.

– Ты все-таки не понимаешь меня. Я боюсь, что она причинит ему вред иначе.

– Каким же образом, дорогая? Чего ты боишься?

– Я опасаюсь, что она превратит его в своего рода компаньона. Что он полностью отдастся в ее власть и в итоге станет орудием в ее темных делах.