И все же он был довольно несправедлив к самому себе, и это уже вошло у него в привычку. История знает отвергнутых поклонников, которые делали вещи и похуже, чем затевали небольшую перепалку за обеденным столом.

– Вы настоящий джентльмен, Алекс Саварелл, и останетесь таковым навсегда.

– Вы слишком добры ко мне.

– Потому что вы не заслуживаете ничего иного, кроме доброго отношения.

– Я просто хотел сказать, что вы спокойно можете раскрываться передо мной с любой стороны – это делает вас еще более утонченной. Вы теперь свободны, Джулия. Свободны от моих прежних чувств, которые уже не вернутся, хотя я продолжаю относиться к вам с большим почтением. Но боюсь, что вас освободила от этого моя одержимость той безумной женщиной.

– Ох, Алекс. Я не уверена, что это соизмеримая цена.

– Что ж, к счастью, я единственный, кто должен будет ее платить.

– Но только до тех пор, пока будете настаивать на том, чтобы брать на себя ответственность за чье-то безумие и бредовые идеи, – возразила Джулия.

– Но не находите ли вы во мне какую-то глубинную слабость? – спросил Алекс. – Что-то такое, что оттолкнуло вас? Что-то, оттолкнувшее также и ее, заставившее ее так опрометчиво уехать на машине, несмотря на мой ярый протест?

– Разумеется, нет!

– Значит, очевидных изъянов во мне все-таки нет. Приятно это сознавать.

– Правда, в вас есть те же слабости, которые присущи многим мужчинам высокого происхождения.

– И какие же? – спросил он, вопросительно подняв бровь.

– Вы в меру упрямы, и у вас есть тенденция к тому, чтобы избегать сильных чувств.

– Рамзи определенно поощряет вас к тому, чтобы более свободно высказывать свое мнение. Я заметил это. Значит, вы не согласны с моим отцом?

– В каком смысле? – насторожилась Джулия.

Она рассчитывала собрать больше информации об Эллиоте, что-нибудь, помимо слухов о том, что он был замечен во многих казино по всей Европе, и нескольких упоминаний от Алекса о суммах, которые он присылал своей семье. Она скучала по Эллиоту.

– Он сказал это совсем недавно, – признался Алекс. – Собственно, я услышал это случайно, когда он заявил своему другу, что мое спасение состоит в том, что я не умею чувствовать глубоко. Что бы он подумал обо мне теперь, если бы узнал, что меня снедает любовь к какой-то безумной соблазнительной истеричке?

– Со стороны Эллиота было несправедливо говорить о вас такие вещи, – ответила она.

Джулия действительно так считала, потому что в Алексе, несомненно, было что-то очень человечное, что-то чистое и непорочное.