– Проклятье? – поспешно спросил он. – Что это было? Какое-то проклятье?

– Да. Вероятно, это можно назвать и проклятьем.

– Так как же мне все-таки это называть? – спросил он с таким состраданием, что ей стало больно. – Я бы предпочел думать о вас как об ангеле. Потому что это полностью соответствует тому, что я о вас знаю.

– Но я не ангел, Алекс. Я совсем не то, что вы называете ангелом.

– Ну хорошо. Ладно. Тогда я буду звать вас только так, как вы сами этого захотите.

При этих словах на глаза ее навернулись слезы. Слезы, от которых расплывались очертания и этой прекрасной комнаты, и этого славного, красивого мужчины. Заметив это, он коснулся губами ее шеи и обнял, укутав теплотой своего соблазнительного тела смертного человека.

– Я не стану задавать вам вопросы, на которые вы не готовы ответить, – прошептал он. – Только, пожалуйста, не покидайте меня снова. Прошу вас.

О, если бы она могла ему это обещать. Но едва она приоткрыла губы, как у нее перехватило дыхание и она, не в силах сдерживаться, снова бросилась в его объятия. Однако ее встретило неожиданное безмолвие, нарушаемое только его едва слышимым неровным дыханием. Он был совершенно изможден, и это буквально свалило его.

Когда Клеопатра поняла, что Алекс спит, она внезапно почувствовала себя невыносимо одинокой.

Она слегка отодвинулась от него, чтобы можно было заглянуть в его лицо, которое лежало на подушке рядом с ее обнаженным плечом. Она потянулась к нему рукой, чтобы убрать волосы, упавшие ему на лоб, – как несколько минут назад проделал он с ее волосами. И в этот момент ее пальцы вдруг задрожали, а отчаяние сменилось совсем другим, темным чувством. Чувством, которое вмиг прогнало всю ее печаль, и на ее месте стала быстро разгораться уже привычная, но необъяснимая холодная ярость.

Она взяла его за подбородок, провела пальцем по изящной линии скулы. Почувствовала, как течет под кожей смертная кровь. Рука ее осторожно скользнула ему на горло, на артерию, в которой пульсировала эта горячая красная жидкость, текущая к его спящему мозгу.

Возможно, ему сейчас снится их счастливое будущее, которому не бывать никогда? Будущее, которое будет уничтожено ее надвигающимся безумием?

Какой у нее остается выбор?

Отвергнуть его? Сбежать? Чтобы он вновь погрузился во мрак того же отчаяния и горя, о котором только что ей рассказывал?

А может быть, лучше свернуть ему шею? Одним быстрым движением, большего и не потребуется. Раз – и все. И тогда он умрет с ощущением, что добился ее. Он умрет, продолжая любить ее. Продолжая считать ее ангелом, каковым он назвал ее ранее.

Это было бы милосердно по отношению к нему.

А по отношению к ней? Было бы это милосердно?

В считаных дюймах от его горла рука ее дрогнула, а пальцы задрожали. Она впервые приняла хриплые звуки собственного судорожного дыхания за скрежет когтей какого-то чудовища, царапающего стены удерживающей его темницы.

Неужели это удел всех подобных существ – уничтожать все, что они находят прекрасным, как только поймут, что не смогут обладать этим вечно?

Она была готова расплакаться, и ей пришлось изо всех сил постараться, чтобы подавить звуки рыданий, подступивших к горлу. Чтобы не разбудить его, она осторожно встала с кровати, но достаточно поспешно, чтобы осознать, что бежит от ужасной возможности, которой она едва не воспользовалась, – свернуть ему шею, оборвать его жизнь. И все под предлогом того, чтобы быстро избавить его от неминуемой боли расставания, а на самом деле – устраняя источник своей собственной боли.