Ее воспоминания о времени, проведенном с ним в Каире, были полными и неповрежденными, и это было еще одним обоснованием того, почему она влюбилась в него так быстро и неожиданно.

Между ними присутствовала близость. Всегда. Постоянно. Ее не покидало чувство, что он все время находился рядом. Когда он иногда делал паузу в своем рассказе, чтобы собраться с мыслями, у нее не возникало ощущения, что сознание его куда-то ускользает, занятое какими-то расчетливыми размышлениями, которые он хочет от нее скрыть. А он хотел лишь одного: высказаться как можно яснее и все ради нее. Чтобы она могла понять его правильно. Чтобы могла увидеть, через что ему пришлось пройти с момента их расставания.

Наверное, это выделяло его среди всех ее прежних любовников с постоянной их склонностью к раздорам, увлеченностью сражениями, имперскими амбициями. Но их она помнила очень смутно.

Зато очень хорошо помнила то короткое время, которое вместе с Алексом провела в Каире, и сейчас, в данный момент, это было самое важное. Она помнила, как лежала с ним на шикарной кровати в номере отеля «Шепард». Теперь, когда ее память утратила уже так много, наслаждаться этими живыми и яркими воспоминаниями было на редкость приятно. Она не просто вызывала их – она в них жила, она с головой окуналась в них и пробовала их на вкус. А он сейчас, как и тогда, обращался с ней как с настоящей, желанной женщиной, которой присуще все человеческое, а не как с жутким, обреченным на страдания чудовищем, какой ее представлял Сакнос.

Ночтин. Можно ли себе представить, чтобы столь отвратительное слово сорвалось с губ Алекса? Возможно, однако она не могла себе вообразить, что он шепчет его с той же ненавистью, с какой произносил его Сакнос.

Сейчас Алекс рассказывал ей о тех радикальных изменениях в его сознании, в его мировоззрении, которые произошли в нем после того, что он видел на лужайке этого поместья. И после страшного, разрывающего душу горя, которое охватило его, когда он увидел ее в объятиях пламени. И после ее чудесного возвращения.

Она поняла, что ее появление после воскрешения каким-то образом помогло ему спокойнее отнестись к тому, что произошло на газоне перед этим домом накануне.

Он снова заговорил о том странном отравлении.

– Пепел, моя дорогая. Они в буквальном смысле обратились в пепел прямо у всех на глазах!

Произнесено это было изумленным и потрясенным тоном, но она снова ничего не ответила. Она не стала говорить ему о том, что была на территории их поместья как раз в день торжества. И что была чрезвычайно близка к тому, чтобы пообещать Джулии Стратфорд больше никогда не пытаться с ним увидеться – в обмен на дозу чистого эликсира. Дозу, которая могла бы унять ее муки и остановить поток ускользающих от нее воспоминаний о ее прошлом. Ничего этого она ему не сказала. Впрочем, ее молчание, похоже, никак не напрягало его, но как долго это может длиться?

Сейчас его рассказ вернулся к недалекому прошлому, к тем объяснениям, которые дали ему Рамзес и Джулия относительно ее появления в Каире. Обидно и больно было слышать, что они называли ее безумной. Но кипучая злость, которую вызвали бы в ней эти слова прежде, не появлялась. Возможно, она стала чем-то еще более отвратительным. Чем-то, что нельзя было назвать ни смертным, ни бессмертным. Труп, возрожденный к жизни.

«Ночтин, – снова раздалось в голове презрительное шипение Сакноса. – Ночтин…»

Алекс вдруг умолк.

Он нежно гладил пальцами ее щеку, и напряженное ожидание в нем угадывалось лишь по едва заметному подрагиванию ноздрей.

Он рассказал ей все.

Настала ее очередь.

– Я больна, – прошептала она. – Я больна, лорд Резерфорд.

Он поднялся на локте, и простыня, прикрывавшая его широкую грудь, соскользнула, обнажив черные волосы, которые она ласково теребила пальцами всего несколько секунд тому назад. Вначале ей показалось, что он отшатнулся. Но это было не так. Отвращения на его лице не было – он просто приподнялся, чтобы лучше ее видеть.

– Больна? – растерянно переспросил он. – Но как это может быть, если вы выжили даже в таком огне?

– Это то самое, что и помогло мне спастись во время пожара… и это…