— Сама богиня нам их посылает! — горячо настаивал он. — Ты знаешь, Перумаль, что день жертвоприношения приходит завтра, а у нас нет ничего. И смотри: девушка, как раз то, что нам нужно для праздника. А мужчина годится для обычного обряда.

Тут заговорил другой, лет на десять старше, с черным жирным лицом, высокого роста, мрачный и тяжеловесный, который мне показался богатым восточным купцом.

— И притом, это иностранцы, — рассуждал он веско, — ты слышал, как они говорят? Неприятностей будет куда меньше, чем из-за французов: кто их станет искать? И ещё: это, видно, влюбленные, которые встречаются тайком, никто не будет знать, что они попали сюда, — они и сами пришли только из-за дождя.

Хозяин пробормотал что-то невнятное; я скорее догадался, чем разобрал, что он говорил об опасности и о том, что он не знает, как это сделать.

— Всё ясно и просто, — бросил ему купец, — положи в кофе то, что ты знаешь, — и быстро, они ждут. В такой дождь никто не прилет новый; притом, мы закроем дверь.

Минуту спустя хозяин поставил перед нами поднос с двумя чашками кофе с молоком. Марина с удивлением, и даже слегка надув губы, смотрела на меня. Я, наверно, менялся в лице, и она видела, что я не уделяю ей никакого внимания. Но когда я сдавленным шепотом (совершенно, впрочем, напрасно понижая голос, так как говорил по-русски) сказал, чтобы она не пила кофе, она, видимо, смутно о чем-то догадалась и побледнела как снег.

— Дело обстояло бы гораздо хуже, если бы не один маленький факт: я никогда не выхожу из дома без револьвера в кармане. Небольшие происшествия, вроде описываемого сейчас, никто не может предугадать и предвидеть; но я занимаюсь антибольшевистской работой. Пока товарищи из посольства и кое-каких неудобоназываемых засекреченных органов советской державы не проявляли ко мне внешне особого интереса: но, как говорят немцы, «Sicher ist sicher»[32]. Итак, несмотря на все постановления префектуры, я всегда ношу с собой оружие. Это и мое знание языков было неожиданной неудачей для индусов. Решив, что дальше притворяться бесполезно, я встал и направил дуло моего браунинга в три любопытных и изумленных лица, смотревших на нас.

— Вы плохо поняли волю богини, — сказал я на телугу, — великая Кали послала меня вам в наказание за ваши грехи. Эй, держите руки вверх! А ты, — прибавил я, обращаясь к моряку, который как-то подозрительно нагнулся, словно готовый кинуться на меня, — ты, черный шакал, не делай из себя пантеры! Прежде, чем ты успеешь прыгнуть, ты съешь пять пуль, да будут прокляты пять поколений твоих предков!

Хозяин кабачка был первым, обретшим вновь дар речи. Мне показалось, что он думал одну минуту юркнуть под стойку, но своевременно понял, что я успею его пристрелить на половине этого жеста.

— О, саиб! — произнес он угодливо. — О, высокорожденный! Никто из нас не помышлял причинить вред ни высокопочтенному, ни цветку лотоса!

За «цветок лотоса» я был бы готов простить ему многое: но дело было слишком серьезно. Я, впрочем, не забывал, что трактирщик согласился на всю комбинацию без особого энтузиазма.

Не выпуская из правой руки револьвера, я левой перенес, одну за другой, и поставил на стойку, две поданные нам чашки, в которых стыло кофе с молоком; мне было приятно заметить, что я не пролил ни капли.

— Или вы выпьете это зелье, — сказал я решительно, — или я вас превращу в сито, на выбор.

Оба предпочли проглотить свою микстуру. Как я и предполагал, это было какое-то сильное и быстро действующее снотворное средство. Не прошло и пяти минут, как моряк свалился у стойки, а купец, найдя в себе силу доплестись до ближайшего столика, уронил голову на его отполированную поверхность и погрузился в глубокий сон.

— Ну, сын крокодила, — сказал я кабатчику, взяв Марину под руку левой рукой, — оставайся на месте и не высовывай носа из комнаты, если не хочешь отправиться к богине Дургс раньше, чем свершится мера лет твоих. И знай, что белые люди следят за твоей грязной лавочкой, и, если в ней прольется кровь, заставят тебя заплатить твоею.

Дождь перестал, и только лужи поблескивали на асфальте. Первая наша мысль была подальше отойти от страшного места.

Я не решался больше удерживать Марину, чтобы не рисковать столкнуться с ее отцом. У меня не хватило смелости ее поцеловать: я лишь на мгновение привлек к груди хрупкую фигурку, чувствуя, что ради ее счастья и спокойствия готов в любую минуту умереть худшей из смертей.

— Я не прошу вас о встрече: увидимся, когда случай захочет…

Серое пальто, темнорусая головка с волной кудрей, падающих на плечи, превратились в неясное пятно и растворились в полном сырости воздухе, среди высоких домов…

Когда через пару дней, при встрече с Ле Генном, я рассказал ему всю историю, он задумчиво покачал головой.