Глава вторая

Я брел по улицам, опустошенный и одинокий. Луна стояла низко, моя тень тащилась за мной. Но недолго. Вскоре приплыли тучи, они были чернее ночи, начался ливень. Настоящий, весенний, крупный, стремительный. Хотя я накинул плащ и натянул капюшон, я почти сразу промок до костей. Казалось, что я плетусь безо всякой цели, но на самом деле это было не так. Когда я остановился рядом с известным мне домишкой, то отдавал себе отчет, что шел именно сюда.

Дождь лил как из ведра, последние шаги к двери я сделал через сплошную завесу воды. Постучав кольцом три раза, помедлил и стукнул еще дважды. Дверь с натужным скрипом открылась.

Компания была мне знакома. По пятницам вечером я часто видел их здесь. Самое время предавать веру и семью. Конечно, они в любой день недели могли устраивать попойки и предаваться распутству, они, вероятно, так и поступали, однако ничто не было им так сладко, как нарушать шаббат. Они знали, что просто грешить недостаточно, нужно грешить с обдуманным намерением, ни в коем случае не стихийно, причем не только с заранее сформулированным оправданием, но еще и с яростью на то, что другие этого не делают, с верой в правильность своих действий и благородство цели. И продолжать так с упорством до тех пор, пока потребность в грехе — а потребность в грехе, что бы кто об этом не думал, вовсе не телесной природы, а духовной — не перерастет в новую веру с новыми священниками и новыми философами, задача которых выдумывать новые грехи.

Такие люди никогда не раскаиваются. Легко каяться из-за одной ночи, из-за женщины или мужчины, золотой монеты, но каяться из-за смысла жизни очень трудно.

Я быстро окинул их взглядом: несколько пьяниц и шлюх, два моряка, несколько Вараввиных сообщников, один римский шпион и один шпион Синедриона. Судя по тому, что шпионы были одеты лучше, чем можно было предположить по тому, что они пили, платить за выпивку им приходилось самим, а одежду выдавала их тайная служба. Шпион империи был пострижен так, словно еще час назад сидел в кресле цирюльника Скорпионовой иерусалимской легии, а шпион Синедриона изо всех сил старался как можно меньше нарушать шаббат — пил из маленькой глиняной кружки, правда, то и дело подзывая хозяина корчмы, чтобы тот еще налил ему из большого кувшина.

Я сел за единственный свободный стол и велел подать мне сладкого самарийского вина. Жена хозяина тут же принесла. Вино было плохим, разбавленным водой, а ночь только начиналась. Я потребовал еще — чем дольше длится тьма, тем менее важно сколько воды, а сколько вина. И это всегда так, хоть старые меха, хоть новые.

За ближайшим ко мне столом сидел моряк, он забавлял своими россказнями двух бродяг и одну шлюху. Что ему было делать так далеко от моря, кроме как нести вздор первому встречному за кружку вина, за ночное развлечение, за возможность убить время в компании?

Я знал, что она придет позже, я прекрасно помнил ее час, поздней ночью, когда она заканчивала все свои дела и отправлялась развлекаться. Правда, накануне дел не было, а этой ночью не будет развлечений. Но я был уверен, что она придет, потому что она привыкла к этому убежищу больше, чем к любому другому.

— Называйте меня Исмаилом, — сказал моряк.

— Я эту историю знаю, — бросил я ему, — она длинная и скучная.