На лице у Подосинкиной в равной мере отражаются страдания душевные и физические, но держится она молодцом. Идёт как в последний бой.

— Доброе утро, Марина, — улыбаюсь, — поехали?

Редакторша в замешательстве. Похоже, она не помнит о нашей вчерашней встрече. Или думает, что я ей приснился как укор комсомольской совести.

— Зачем, Алик? Ты ни в чём не виноват…

— Опаздываем, Марина Викторовна, — подгоняет водитель.

Строго, как школьницу. Сразу понятно, что это не её служебный транспорт.

Молча открываю перед ней заднюю дверь, а когда блондинка садится, обхожу машину и размещаюсь рядом. Убеждать женщин дело нудное и бесполезное. Надо сразу ставить перед фактом. Тогда они, чудесным образом, успокаиваются.

Внутри Волга приятно удивляет. Сзади у неё в качестве сиденья полноценный диванчик, обтянутый мягкой бежевой кожей. Меня умиляют шторки на задних окнах. Самые обыкновенные, из плотной портьерной ткани. С их помощью ответственный работник может отрешиться от людской суеты и постороннего внимания. Наш ответ глухому тонированию.

У водителя мурлыкает радиоприёмник: "… ночь в июле длится только шесть часов…".

— Выспалась?

Держу себя с Мариной на равных. Один раз перейдя на этот уровень общения, сдавать назад уже нельзя. В глазах девушки — это фиаско.

— Это ты меня… — она заливается краской, понимая, как это звучит.

— Ты очень устала вчера, — отвечаю, — с кем не бывает.

— Зачем ты едешь? — принимается за своё.

— Говорят, в Белоколодицке, в обкомовской столовке бутерброды с чёрной икрой подают, — отвечаю, — не прощу себя, если не попробую.

— Дурак, — улыбается, наконец, редакторша, — нет там такого.

— А со шпротами?

— В буфете есть, — няша показывает хорошее знание обкомовских обычаев.

— Угощу тебя, — говорю гордо.

— Лучше тогда эклерами, — смеётся Подосинкина.