– Да, погода наладится, – согласился с ними Виктор. – Только вокруг будут советские танки.
Кинематографисты были ошеломлены.
– Что вы такое говорите? Это ужасно.
– Вот увидите, – ответил Виктор.
Он всегда хорошо чувствовал ситуацию и не верил, что СССР позволит Дубчеку провести реформы.
Команда немецких кинематографистов так и не вернулась.
С нетерпением ожидая известий от Виктора и мамы, я выехала из снятой комнаты и отправилась в дом свекра в Индржихуве Градеце. Там тоже не было телефона, но зато собралась вся семья и ждали, что Виктор как-то даст знать о себе.
Мы пили крепкий кофе, курили, слушали радио и смотрели телевизор со слезами на глазах. Слишком мало было нам известно, и мы опасались худшего. Я и впрямь очень страдала тогда, потому что наивно полагала, что условия жизни улучшатся. Я не ожидала такого исхода. Вскоре после оккупации Чехословакии Кремль заявил, что войска Варшавского договора «введены, чтобы помочь братскому народу». Чешское руководство призывало население к спокойствию, а наши солдаты получили приказ оставаться в казармах.
Пока радиостанцию не взяли приступом, при котором погибли двадцать два человека, вещание продолжалось. Нам сообщали, что тысячи демонстрантов вышли на улицы, что машины и автобусы используются как баррикады, некоторые подожжены. Мы оставались в курсе событий в стране, переключая приемник с «Голоса Америки» на «Радио Свободная Европа». Они передавали, что Дубчек и его министры в окружении оккупационных войск и что людей хватают за то, что они «контрреволюционеры».
Я вся дрожала. Что это значит? Мы с Виктором оба входили в худсовет нашего профсоюза как беспартийные. Это считается за контрреволюционность? Где он? Что с ним?
Трудно описать гнетущее чувство в те первые дни оккупации. Дубчека и его сторонников самолетом увезли в Москву, и мы боялись, что они не вернутся обратно. Опять казалось, что никогда не побеждает правда – только грубая сила. Я не могла поверить, что возможен другой такой режим, как нацистский – такой же жестокий, глупый и антисемитский. Разве это могло быть правдой?
За два дня мы не получили никаких известий от любимых. Я вышла из дому подышать свежим воздухом и купить кое-какие продукты, пока они доступны. И кого же я встретила в этом захолустье, как не свою мать? Она только что приехала из Праги вместе с Виктором, умудрившимся где-то заправить машину и поспешившим в Южную Богемию.
– Мы приехали сразу, как только смогли, – рассказала мама. – Пришлось объезжать сотни танков. И заяц какое-то время бежал рядом с машиной, словно тоже спасался.
Было огромным облегчением, что мы опять встретились. Моя семидесятидвухлетняя мать рассказала еще, что препиралась на улице с солдатами.
– Что вы здесь делаете? – спрашивала она. – Вы хоть знаете, куда вас послали?
Несколько молодых парней в смущении признались, что им даже не говорили, что они в Чехословакии. Они думали, что вторглись в Германию или Австрию, потому что Советский Союз объявил войну. Мама сказала им:
– Мы безоружны. Мы ваши братья и сестры, а не враги. Возвращайтесь домой.
Тысячи чехов протестовали на улицах, оскорбляли солдат и бросали в них ручные снаряды. Они замазывали названия улиц, чтобы сбить завоевателей с толку, и рисовали свастики на танках. Людям советовали надевать одежду в несколько слоев, чтобы уменьшить вред от полицейских побоев. Виктор поехал на радиостанцию, где работал. Он обнаружил там панику, и, когда находился у себя в кабинете, русские высадили дверь и ворвались. Ему повезло, что его не арестовали, а то и хуже. Только обыскав все здание, военные поняли, что трансляции в прямом эфире ведутся из какого-то другого, секретного места. Кроме того, несколько нелегальных радиостанций подхватили вещание о происходившем.
События потрясли и Виктора, и маму, они понимали, что надо выбираться из Праги. Мама постоянно твердила, что не помнит, выключила ли она газ, – настолько спешно они покидали квартиру.
Все мы пребывали в страхе и смятении, поэтому стук в дверь, раздавшийся в нашей деревенской глуши, заставил всех подскочить. Но это были не русские солдаты и не тайная полиция. Мэр маленького городка пришел проведать нас.