Силья любила мать, но, несмотря на это, хотела съехать от Микаэлы и вообще из Алку. Она мечтала о доме в пригороде, с тремя спальнями и двумя ванными комнатами, пахнущем свежими сосновыми досками и краской, с ковровым покрытием на полу, однако переехать они не могли – во всяком случае в ближайшее время. Весной 1945 года Силья заподозрила, что со здоровьем матери творится что-то неладное.
Микаэла кашляла дни напролет, но говорила, что это результат долгой работы в прачечной.
– Виной всему порошки и отбеливатель. Там кашляли все, тебе не стоит беспокоиться.
После долгих уговоров Силья все-таки убедила мать показаться доктору, и ее опасения подтвердились: у Микаэлы диагностировали рак легких.
В день выпускного в колледже Микаэла с трудом спустилась в подземку, кашляя так сильно, что другие пассажиры в страхе отсаживались подальше, а прежде чем выйти на улицу, несколько раз останавливалась, чтобы передохнуть.
После церемонии они устроили небольшое застолье в Алку, пригласив соседей и кое-кого из подруг Сильи. На столе было даже шампанское – совершенно неслыханная для них роскошь. Генри держал в кухонном шкафу бутылку ржаного виски «Олд Кроу», однако никто, кроме него, не притронулся к этому напитку.
После того как гости ушли, а Руби и Микаэла отправились спать, Силья осталась прибраться на кухне. Обернувшись, она увидела, что Генри сидит в темноте и смотрит в окно. На столе рядом с ним стояла последняя бутылка шампанского. Он наливал из нее бокал за бокалом и тут же молча выпивал.
Силье хотелось сесть к мужу на колени, обвить его шею руками и попросить налить ей шампанского, а затем услышать мелодичный звон бокалов и почувствовать, как сердце на мгновение замирает, как это бывало до отъезда Генри на войну.
Нет. Более всего на свете она мечтала о жизни, совершенно непохожей на ту, которую они вели сейчас.
Силья хотела не просто пить шампанское, а купаться в нем вместе с Генри. Плескаться в пузырьках в освещенной свечами ванне, дотрагиваться до мужа и ощущать его прикосновения. Не смыкать глаз всю ночь, раскачивая бедрами в такт движениям Генри, и проделывать это снова и снова, пока оба не упадут в изнеможении. А потом заснуть, крепко сжимая друг друга в объятиях, потому что просто нет сил расстаться.
«Это единственная оставшаяся у меня надежда», – думала Силья, выжимая кухонное полотенце.
Микаэла слабела с пугающей быстротой. В течение нескольких месяцев она изрядно потеряла в весе, перестала есть и почти не притрагивалась к бульону и воде, хотя Силья и заставляла ее проглотить хотя бы ложку. Она лежала на кровати и гладила волосы Руби до тех пор, пока обе не проваливались в сон.
В то утро, когда мать умерла, Силья находилась рядом с ней.
Она словно предчувствовала, что мать доживает последние часы, и попросила соседку Агату забрать Руби к себе. На Генри она рассчитывать не могла. Заглянув утром в комнату тещи и увидев ее посеревшее лицо, он заявил, что уходит, и, надев шляпу, вышел за дверь.
– Поцелуй бабушку, – сказала Силья дочери, – и скажи ей «до свидания».
Малышка, которой еще не исполнилось и трех лет, запечатлела поцелуй на бледной щеке Микаэлы.
– До свидания, – послушно произнесла Руби с серьезным не по годам лицом и добавила: – Скоро тебе будет лучше.
Агата увела девочку из комнаты, а Силья опустилась на кровать рядом с матерью и принялась вслушиваться в ее слабое дыхание.
– Теперь можешь идти, äiti. – Она поцеловала умирающую в лоб. – Обрети покой. И знай, что с нами все будет хорошо.
Словно поняв слова дочери, Микаэла сделала последний вдох.