Девушка топнула каблучком:
— А меня достал твой светский тон! Я по горло сыта твоей безупречной вежливостью! Я действительно могла взять у тебя бабки…
— Деньги, дорогая, деньги.
— Нет, бабки! — закричала она. — Бабло! Зелень! Но я так хотела, чтобы мы были вместе! Вместе покупали, вместе радовались.
Андрей подчеркнуто вежливо улыбнулся продавщице:
— Простите нас.
Он заставил Марину снять кольцо и увлек ее в машину.
— Ну что, малыш? В чем дело? — спросил, усаживая ее рядом, но в голосе молодого человека было не слишком много участия и сочувствия. Его коробило от жаргона, от ее поведения, от самого предложения радоваться очередной покупке, которая завтра будет забыта за ненадобностью, наконец. — Критические дни, депрессия, переутомление? Что на сей раз?
Марина уже рыдала в голос:
— Тебя никогда нет рядом, даже когда тебя можно пощупать, потрогать. Ты все время где-то, с кем-то! Почему мы не вместе? Я тебе совсем разонравилась? Где ты? Ау!
— Видишь ли, лапа моя, тебе там совсем неинтересно. А мне совершенно безразличны эти вот кольца.
— Кольца-то при чем? — Слезы текли по ее щекам в три ручья, но удивление пробилось даже сквозь обиду и боль.
— Они все безвкусные. Дешевка.
— Ни фига себе, дешевка! Ты что, Сорос или граф Монте-Кристо? Или наследство получил от Гейтса?
Он поморщился:
— Дешевка, которая стоит тысячу, две, три. Ты предлагаешь мне восторгаться тем, чего я органически не перевариваю. Я тебя просил — не заставляй меня участвовать в этих глупостях. Меня это раздражает. А теперь ты обижаешься…
— Ты меня не слышишь! Ты со мной вообще как с человеком не разговариваешь. Я нужна тебе как красивая вывеска.
— Больше всего на свете люблю, когда ты начинаешь говорить о себе в превосходных выражениях, — язвительно заметил он.
Марина пулей выскочила из машины, изо всех сил хлопнув дверцей. Сделала несколько шагов — независимая, разгневанная. Андрей сидел за рулем, явно ожидая, что она вернется. Он оказался прав: девушка подошла к машине, наклонилась и потребовала сухо и отстраненно:
— Дай мне денег на такси.