– Жизнь наша такая. Всё бегом, всё на лету. Даже когда друга навестить хотим, несёмся как угорелые.

Руслан, однако, продолжал испытующе, немного исподлобья разглядывать друзей, будто подозревая их в чём-то.

– А почему вы скатились откуда-то сверху? – поинтересовался он. И тут же с кривой усмешкой предположил: – Вы что, к старухе в гости ходили? Так опоздали чуток. Бабка того, дуба дала! Слыхали уже небось.

Димон и Миша невольно побледнели и хмуро переглянулись. По их спинам пробежал знакомый холодок. Уже не улыбнувшись, а просто скривившись, Димон, чтобы сказать хоть что-то, скупо обронил:

– О да…

Руслан ещё раз перевёл острый, пытливый взгляд с одного гостя на другого и, очевидно поняв по их взволнованному и замкнутому виду, что с ними явно что-то случилось, что они что-то скрывают от него, чуть пожал плечами и качнул головой. И, не пытаясь выспрашивать и выведывать у них что-либо по этому поводу, – вероятно, в надежде, что они и так всё ему в конце концов расскажут, если пожелают, – сделал приглашающий жест и с равнодушным выражением проговорил:

– Ну что ж, проходите, раз уж пришли. Милости прошу – к моему шалашу.

Но странные гости не откликнулись на приглашение, вдруг засуетившись и засобиравшись восвояси.

– Да нет, спасибо, – подал наконец голос Миша. – Поздновато уже, домой пора. В другой раз…

– Мы и собирались-то только на минутку заскочить, – поддержал Димон, силясь вернуть на лицо – снова без особого успеха – естественную, небрежную улыбку. – Чисто проведать, узнать, как ты тут… Ну, видим, что вроде всё в порядке. Жив-здоров, выглядишь хорошо.

– Ага, норм. Оклемался, – по-прежнему с безучастной, рассеянной миной ответил Руслан и взмахнул недавно освобождёнными от гипса, немного бледными и чуть ослабевшими руками. И с сожалением прибавил: – Школы, увы, избежать не удалось.

Они перебросились ещё несколькими дежурными, ничего не значащими фразами, после чего Миша и Димон попрощались и вышли за дверь. Оказавшись на лестничной клетке, они одновременно метнули опасливый, насторожённый взор наверх и ускоренным шагом, почти бегом устремились прочь из подъезда.

Руслан же, проводив их удивлённым, непонимающим взглядом, в очередной раз убедился, что с его друзьями что-то не так. Он тоже посмотрел наверх, в направлении второго этажа, куда с такой тревогой взглянули только что его гости и откуда они, подобно лавине, скатились незадолго до этого, едва не врезавшись в его дверь. Он даже невольно прислушался, но, не услыхав ничего, кроме тишины, пожал плечами и закрыл дверь. И отправился в свою комнату, раздумывая, что бы значил этот необычный поздний визит и что ж там такое стряслось с его приятелями, что так взбудоражило и переполошило их.

Сев в кресло за компьютер, он начал было играть, но, видно, не было соответствующего настроя и азарта, так как минут через десять его внимание ослабло и постепенно переключилось на мысли, роившиеся в голове и отвлекавшие от игры. Откинувшись на спинку, он забросил руки за голову и сплёл пальцы на затылке. И, полуприкрыв глаза, предался приятным, гревшим душу размышлениям. О прошедшем лете, проведённом так ярко и бурно (хотя и не без ущерба для здоровья), о школьных друзьях и подругах, с которыми не виделся целых три месяца и наконец встретился, к обоюдному удовольствию, на днях, о секции дзюдо, занятия в которой, прерванные из-за происшедшего с ним несчастного случая, должны были возобновиться, как он надеялся, в самое ближайшее время, после завершения небольшого реабилитационного периода. Подумал он ещё раз и о своих незадачливых товарищах, неизвестно для чего посетивших его только что и ведших себя при этом довольно чудно и ненатурально, если не сказать подозрительно.

«Обкурились, что ли, чем у Димона в сарае», – предположил он, вспоминая напряжённые, растерянные физиономии нежданных гостей, их беспокойно бегавшие блестящие глаза и подрагивавшие руки, – лёгкую дрожь он уловил, обмениваясь с ними рукопожатиями. «А может, натворили что, как в старые добрые времена», – мысленно выдвинул он ещё одну версию, показавшуюся ему более правдоподобной. И, тут же предавшись воспоминаниям об этих прекрасных временах, бывших вообще-то не так уж и давно, но в воображении рисовавшихся ему уже почти эпическими, он, хрустнув костями, потянулся, громко зевнул и, повернув голову к окну, с расслабленной благодушной улыбкой выглянул на улицу.

Его невнимательный, скользящий взгляд выхватил из темноты, слегка разбавленной холодным белесым уличным освещением, периодически проезжавшие мимо машины, густую растительность раскинувшегося напротив скверика, усеянного круглыми жёлтыми фонарями, излучавшими притушенное матовое сияние, однообразно мигавшие на ближайшем перекрёстке светофоры, тускло мерцавшие в отдалении витрины закрытых магазинов, на фоне которых мелькали время от времени уменьшенные расстоянием хрупкие чёрные фигурки поздних прохожих.

Затем, вздохнув и ещё громче и шире зевнув, Руслан поднял глаза, чтобы взглянуть на небо, крошечный тёмно-синий кусочек которого виднелся в левом верхнем углу окна.

Но едва его глаза вскинулись кверху, они вдруг застыли, устремлённые в одну точку, и изумлённо распахнулись. Наполнявшие их до сих пор рассеянность и скука улетучились в один миг, сменившись недоумением и тревогой. Решив, что ему почудилось, он зажмурился и тряхнул головой. Однако когда он открыл глаза, ничего не изменилось. Видение не исчезло. И едва он вгляделся как следует и окончательно убедился, что увиденное им – не обман зрения, не пустая химера, не галлюцинация, что это на самом деле, – его лицо перекосилось от дикого, панического ужаса и покрылось смертельной бледностью, губы побелели и затряслись, в груди пресеклось дыхание. Вжавшись в кресло и судорожно вцепившись пальцами в подлокотники, он, вытаращив глаза, не отрываясь, точно заворожённый, смотрел на прильнувшее снаружи к оконному стеклу неподвижное, призрачное, иссиня-бледное – такое знакомое ему – лицо, сверлившее его пронзительным ненавидящим взглядом колючих, мрачно сверкавших глаз…

Это продолжалось минуту. Или две. Или вообще непонятно сколько, так как он, околдованный, одурманенный прикованным к нему неотступным гипнотическим взором, очень скоро перестал соображать, что с ним происходит. И только одна ясная, отчётливая мысль с трудом пробилась сквозь наполнивший его голову густой мутный туман, в котором мельтешили, как тени, чёрные безобразные призраки. Мысль о том, что, если он продолжит смотреть в эти страшные мёртвые глаза, пронзающие его насквозь и медленно, но верно повергающие его в немощь и безумие, это наверняка закончится для него очень плохо. И, ухватившись за эту блеснувшую ему напоследок спасительную мысль как за соломинку, он, невероятным усилием одолев стремительно оплетавшие его бессилие и забытьё, отвёл глаза от устремлённого на него извне, из уличного мрака, непреклонного, парализующего взгляда, привстал с кресла и с глухим придушенным вскриком опрокинулся вместе с ним на пол.

Прибежавшим на шум и недоумённо и обеспокоенно взиравшим на него родителям Руслан, чуть привстав, мотая, как болванчик, головой и по-прежнему выпучив глаза, не в силах вымолвить ни слова, лишь бессвязно мыча что-то, указывал дрожащей рукой на пустое, облитой тьмой окно, за которым ничего и никого больше не было.