Огромная бомба вывалилась из люка носителя, расправила крылышки (ведь до цели ей предстояло пролететь почти двадцать километров), на самолете-наводчике два оператора припали к небольшим телеэкранам, на которые бомба отправляла картинку со встроенной телекамеры… В Тугнуйске народ тоже нервно поглядывал на часы, и переживания тех, кто сделал эту бомбу, были понятны: самолет с ней вернуться просто не мог, а кидать ее в тайгу в случае неудачи было невероятно жалко – но все пошло по плану. И в шесть часов на высоте около семидесяти метров над японским военным лагерем рванула бомба объемного взрыва мощностью почти в двадцать пять тонн тротила…

А спустя пару минут армия генерала Конева перешла монгольскую границу и приступила к освобождению Маньчжурии от японских захватчиков. А в воздух поднялись еще сотни советских самолетов – и одних только «СБ» на огромном фронте было под тысячу, причем каждый самолет нес по три полутонных бомбы. Через час с небольшим у японцев в Маньчжурии не осталось ни одного аэродрома, к вечеру были разбиты почти все мосты, в Порт-Артуре ни одного корабля или судна на плаву не осталось. Сразу два «СБ» уронили свой исключительно полезный груз на здание штаба Квантунской армии в Харбине, и у японцев отправился в гости к Аматэрасу не только генерал Хидэки, но и весь его штаб. А пехота японская… когда на нее в атаку пошли новенькие «легкие танки», которым Вера почему-то дала название «Терминатор», эта пехота в ужасе бросала оружие и даже не разбегалась, а просто валялась на земле, уткнувшись мордами в грязь, в ожидании того, что красноармейцы до них дойдут и быстренько пристрелят…

Да, выглядели «Терминаторы» действительно страшновато: на невысоком корпусе стояла широченная башня с двумя сорокамиллиметровыми автоматами – и с двумя двенадцатимиллиметровыми пулеметами. Но если не обращать внимания на башню шириной в метр-восемьдесят, то ничего принципиально нового в машине не было. Разве что двигатель в четыреста сил еще не стал особо популярным в танкостроении, да и проделанная инженерами из МВТУ доработка шведской пушки, позволяющая ее заряжать не обоймами по четыре патрона, а лентами на сто восемьдесят, обеспечивала ранее недостижимую плотность огня…

Танки – это хорошо, особенно хорошо, когда у противника их просто нет. Но товарищ Конев, когда говорил, что на разгром японцев потребуется месяц, все же действительно был излишне оптимистичен. Даже без учета того, что «Терминаторов» у него было-то всего семьдесят штук, так быстро разбить японцев было крайне проблематично из-за простой вещи: весь север Маньчжурии представлял собой хоть и небольшие, но горы – а по горам танки как-то плоховато ездят. И грузовики тоже неважно там себя чувствуют – просто потому, что грузовику хоть плохонькая, но дорога нужна – а в горных лесах почему-то с дорогами было не ахти. Там и тропинок даже было маловато, так что даже если идти (просто идти) по кратчайшему пути от монгольской границы до советской, то на эти семьдесят километров даже очень сильные люди потратить меньше трех дней не могли. Если именно просто идти, вдыхая свежий горный воздух, а не тащить на себе запас продуктов на неделю и патронов сколько человек вообще поднять в состоянии.

Поэтому в Айгун войска Конева вошли лишь двадцать пятого мая. Одновременно со взятием Харбина, куда те же танки смогли доехать по относительно ровным дорогам. Но за эти десять дней японцы смогли доставить в Маньчжурию еще более ста тысяч солдат, и война уже пошла всерьез. А Вера в Тугнуйске на базе «запасного корпуса сверхбомбы» делала бомбу попроще, с обычной взрывчаткой.

Последней работой в «прошлой жизни» у нее была разработка технологии изготовления как раз тяжелых авиабомб. Казалось бы, что может быть проще авиабомбы? Берешь большую железную бочку, запихиваешь в нее много-много тола или «морской смеси», взрыватель приделываешь… Однако на самом деле все было просто для бомб маленьких, весом до четверти тонны – а дальше начинались сложности. И чем больше была бомба, тем больше с ней было сложностей.

Потому что тол или та же «морская смесь» взрывается медленно. То есть не то, чтобы совсем уж медленно – но достаточно медленно для того, чтобы при большом размере заряда изрядная часть взрывчатки успевала «разбросаться по сторонам» той частью заряда, которая уже «успела взорваться». Из-за этого приходилось корпуса бомб делать очень прочными, и у трехтонной бомбы вес корпуса уже составлял почти половину общего веса, а у бомб больше пяти тонн весом по расчетам этот корпус уже две трети общей массы изделия должен был составлять. Поэтому в СССР из прошлой жизни Веры Андреевны люди всерьез придумывали разные чисто технологические трюки, позволяющие такого безобразия избежать. Придумали, даже испытания провели, очень удачные – но бомбы по «новой технологии» делать все же не стали. То есть не стали их делать «в запас»: срок хранения такой бомбы составлял от месяца до трех. Но если никто даже месяца ждать не собирался…

Так как корпус бомбы делался под окись этилена, которая куда как легче тола, то залить в этот корпус взрывчатку было нельзя – бомбу самолет после такого не поднимет. Поэтому на заводе аккуратно отлили пятитонный заряд из гексогена с толом, алюминиевой пудрой и церезином, затем эту отливку Вера (вдвоем со Славой Бачуриным, так как операция была исключительно опасной и требовались действительно очень умелые специалисты) покрыла пятимиллиметровым слоем флегматизированного октогена, все это «завернули» в оболочку из жесткого пеноуретана (такого же, из которого делалась теплоизоляция в холодильниках) – и вот такую штуку запихнули в корпус бомбы. После чего ее (бомбу то есть) очень аккуратно подвесили в бомболюке самолета. Очень-очень аккуратно, ведь если объемно-детонирующая бомба при повреждении просто слегка отравляла окружающее пространство, то эта могла весь аэродром разнести и все стекла в городе выбить.

Но стекла в городе остались целыми. После проверки всех систем бомбу так же аккуратно с самолета сняли и упаковали в специально подготовленный железнодорожный вагон. Вера, проводив этот вагон взглядом, отправилась обратно в Москву, к мужу и сыну: ее работа закончилась. Причем, как она надеялась, закончилась работа на текущую войну: все, что она сделать могла, она сделала – а для остального… ну не зря же она столько лет специалистов обучала?

В Москве у Веры тоже дел набралось немало, причем совсем не в университете. На Лабораторном заводе закончилось изготовление нового комплекта оборудования для печати цветных пленок способом «хромовой желатины», и этот комплект был установлен в специально выстроенном рядом с заводом здании, в которое была переведена студия «Диафильм». Вообще-то студия в основном выпускала диафильмы учебные или пропагандистские, и в очень небольшом количестве детские – но детских там делалось мало из-за отсутствия «производственной базы», а с новой техникой студия могла бы выпускать не «чуть больше миллиона» фильмов в год, а миллионов так пять, причем цветных. И на пути обеспечения «счастливого детства» встали две проблемы. Первая – в стране диаскопов делалось исключительно мало, но эта проблема была в принципе решаема, и решаема быстро. А вот вторая проблема была куда как более сложной: выпускать было нечего.

Детский отдел Госиздата территориально размещался в Ленинграде, и там детские писатели творили… много всего, но ориентированного исключительно «на бумагу». А создавать что-то «под диафильмы» было просто некому. То есть не было еще соответствующей «культуры». Так что товарищ Старуха решила эту проблему «решать местными кадрами» – и отправилась прямиком к художнику с «Союзмультфильма» Владимиру Сутееву.

– Я не понял, что вы от меня хотите? – поинтересовался Владимир Григорьевич, когда Вера вкратце изложила ему свои пожелания. Очень как-то неприветливо поинтересовался, ведь его оторвали от работы.

– Я хочу от вас получить миллион забавных картинок для детей. Даже не миллион, а многие миллионы, которые будут напечатаны на студии «Диафильм». Но чтобы напечатать там миллионы, нужно, чтобы кто-то вроде вас сначала нарисовал их несколько сотен.

– А почему вы ко мне пришли?

– Потому что обычный художник одну картинку рисует неделю, а художник-мультипликатор их рисует сотнями в день.

– Вы тут ошибаетесь, сотнями в день их рисуют художники-аниматоры…

– Да мне плевать, я просто знаю, что вы сможете нам нарисовать эти сотни картинок очень быстро.

– И на какую тему рисовать прикажете? – о статусе незваной гости он уже знал, его, когда в кабинет директора так срочно вызвали, про звание Старухи сообщили. То есть про то, которое прочитали в Верином документе: на студию Вера пришла с удостоверением замначальника Госкино.