А вот финал: «Старый Тарас обращается к согражданам с горячей патриотической речью. Он призывает советских людей не щадить сил для полной победы над врагом, чтобы потом с еще большей энергией бороться за прочный мир…» Кстати сказать, «борьба за прочный мир» — это из другой оперы, извините за каламбур. «Оперные либретто» изданы уже с послевоенной риторикой, в которой, кроме вышеупомянутой борьбы, фигурировал еще лозунг «Миру — мир!», сопровождаемый испытаниями советских атомных бомб и нагнетанием военной истерии. Наши союзники во Второй мировой войне — Англия, Франция и США — именовались теперь «поджигателями войны», в точном соответствии с советской манией поиска врагов.
Из драматических спектаклей я насмотрелась по телевизору на «Свадьбу с приданым» Дьяконова. Эта комедия из колхозной жизни пользовалась невероятным успехом. Сюжет примерно такой. Руки молодой передовой колхозницы (ее играла Вера Васильева) из богатого колхоза добиваются два претендента. Слегка отрицательный обаятельный шелопай — его играл Николай Доронин, кумир девушек, и безусловно положительный во всех отношениях скромный тихий парень — его играл Ушаков. Пельтцер исполняла роль вездесущей, острой на язык бабки, которая немного занимается сватовством. Песни из «Свадьбы с приданым» сразу стали, как теперь выражаются, хитами. Их распевала вся страна. Слова помню до сих пор. Вот куплеты Доронина:
А вот сугубо лирическая песня Ушакова:
Что касается драматурга Дьяконова, то его постигла вовсе не комедийная судьба с хэппи эндом. Он спился, не выдержав обрушившейся на него славы, и так и остался в истории советской драматургии автором одной пьесы. Таким образом, он уподобился Руже де Лилю: автор «Марсельезы» тоже ничего больше не создал и плохо кончил.
Из пьес на «международную тему» часто показывали «Седую девушку» — что-то про китаянку (дались им эти китайцы) и американских злодеев-империалистов, и «Поезд можно остановить» — про борьбу за мир. К сожалению, не помню, ни кто их написал, ни содержания.
Для детей предлагалась пьеса С. В. Михалкова про советских пионеров, угнанных фашистами в Германию и после победы оказавшихся в американской зоне оккупации. Они очень хотят домой в СССР, но американские злодеи поджигатели войны, их не пускают и чинят всяческие препятствия. Пьеса так и называлась — «Я хочу домой». Ее очень часто передавали по радио.
Радио еще оставалось главнее телевиденья.
Утром вся страна делала гимнастику. «Поставьте ноги на ширину плеч!» — приказывал диктор, и миллионы советских граждан делали одинаковые движения. Заканчивалась утренняя гимнастика призывом: «А теперь переходите к водным процедурам!» Что, интересно, имелось в виду? Умывание под холодной струей умывальника с черными пятнами от отбитой эмали в коммунальной квартире?
Пионерам полагалось слушать бодрую «Пионерскую зорьку», а юным натуралистам — передачу про животных «Лесная газета» (название заимствовано из знаменитой книги Виталия Бианки). Ее я ожидала с нетерпением. Еще мне очень нравилась передача «Клуб знаменитых капитанов», сделанная по пьесе Клементия Минца. Действие происходило в библиотеке. Герои знаменитых книг, уже прочитанных мною, Гулливер, Робинзон Крузо, Пятнадцатилетний капитан сходили со страниц под таинственный бой часов и тихо пели как-то так: «В полночь сходим со страниц… Встречи час назначенный сумерками скрыт. Все мы капитаны, каждый знаменит…» Увы, не помню. Затем все эти персонажи кому-нибудь помогали, вмешиваясь в современную жизнь. Подозреваю, что китайцам или неграм.
Я вообще очень много узнала благодаря радио. Очень важной идеологически почитаемой фигурой был Мичурин. Что-то он там все время прививал. Какие-то привои-подвои. Бере зимняя. Что это за фрукт? Радио беспрестанно рассказывало и про некий одуванчик, росший в Средней Азии. Назывался он «кок-сагыз». В пику американским империалистам и плантаторам-угнетателям из него порывались извлекать собственный советский каучук. Затея эта провалилась, и бедный кок-сагыз канул в небытие, как и лесозащитные полосы. Их директивно сажали в степях против суховеев. Пропагандировался по радио и квадратно-гнездовой способ посадки картофеля — как главный способ поднять урожайность. Этой самой урожайности вредил колорадский жук, разумеется, подпущенный американскими империалистами. Занималось радио и медициной: рыбьим жиром и гематогеном, бешенством и глистами.
Кино
Первый фильм в своей жизни — «Без вины виноватые» — я посмотрела в доме отдыха «Красная Пахра». Сцена на кладбище так мне понравилась, что я тянула маму в кинозал смотреть это сочинение Островского еще и еще — благо, что его «крутили» чуть ли не каждый вечер. Это никого не удивляло и не возмущало — тогда было принято смотреть один и тот же фильм по многу раз.
В перипетии сюжета я не вдавалась, меня не интересовал ни красавец Дружников — Незнамов, ни великолепный Грибов — Шмага. Скорей, скорей! Но вот из затемнения возникали наконец покосившиеся кресты, заброшенные могилы, и Кручинина (ее играла Тарасова) в узком платье с треном и в шляпе с вуалью ищет, где похоронен ее сын. И тут из-за крестов под зловещее карканье ворон вылезает ужасная старуха в лохмотьях и сообщает, что сын Кручининой жив… Фильм был черно-белым, что как нельзя лучше создавало зловещую атмосферу. Белый ангел с отбитым крылом на забытой могиле, белое лицо Кручининой сквозь квадратики черной вуали, черные кресты, фотографическая четкость морщин на физиономии старой ведьмы, черные летящие тучи…
Но самыми главными фильмами того времени были те, что начинались с титров: «Этот фильм взят в качестве трофея в ходе военных операций советских войск…» Все остальные надписи, обычно предваряющие фильм, в трофейных отсутствовали — они были анонимны, — но, тем не менее, неизвестно откуда люди знали актеров, игравших в них, и выстаивали длинные очереди в кассу на Грету Гарбо, Вивьен Ли, Роберта Тейлора, Эррола Флинна.
Неужели в нацистской Германии показывали фильмы врагов — американцев и англичан? В самом деле, откуда они взялись? Может быть, их показывали на виллах (чуть не написала «дачах») высокопоставленных руководителей Третьего рейха. Ну и что особенного? У нас же именно «на дачах» и смотрели всякие заграничные фильмы, которые простым смертным смотреть запрещалось. Так что скорее всего нашли коробки с пленкой в будке киномеханика в Рейхстаге или в каком-нибудь замке.
Меня на эти фильмы брала собой мама, обычно на дневной сеанс. Маленький дощатый кинотеатр в Дубултах был почти пуст, не считая нескольких мальчишек, сидевших на самых дешевых местах в первом ряду, у самого экрана. Часто фильм шел под шум дождя, барабанившего по крыше, или под шум волн — море было совсем близко.
Дубляжа в то время то ли не существовало, то ли на этих фильмах экономили — и это их собственно спасло. Благодаря тоненькой ленточке субтитров сохранялись голоса актеров, все оттенки игры. Ничто постороннее не вторгалось в их тайну, в их нежный прозрачный универсум.
Ах, какой снег падал в черно-белых трофейных фильмах — медленный, снежинка к снежинке, в конусе света старинных фонарей. Он мерцал на капюшоне плаща, а когда героиня капюшон откидывала — на ее локонах, неподвластным никаким бурям и метелям. Ее лицо крупным планом в профиль и профиль героя. Влажно блестящие губы, шепчущие что-то непонятное, и я читаю на медленно ползущих титрах: «Я люблю вас…»
Кованая решетка дворцовых ворот, кареты, бал, знаменитая танцовщица Фанни Эльслер, влюбленная в герцога Рейхштадтского, сына Наполеона (это фильм «Судьба балерины»). Все кончено, заговор раскрыт, Орленок навсегда останется пленником Шенбрунна. Фанни рыдает, но ей пора на сцену, ее выход. Танцевать, как будто ничего не случилось. Никто не должен догадаться о ее горе. Как потрясающе плакали в трофейных фильмах! Слезы делали актрис еще красивее — у них не распухали носы, не краснели глаза, они не дурнели. Максимум — чуть-чуть дрожали губы, глаза — крупным планом — лучились от влаги, и крупные слезы, безупречно круглые, медленно катились по щекам, не нанося гриму ни малейшего урона.
Разве можно забыть, как горбилась, задыхаясь от кашля Маргарита Готье — великая Грета Гарбо — в «Даме с камелиями»? И как она же в «Королеве Кристине» смотрит на уплывающий корабль, все меньше и меньше становится силуэт ее возлюбленного на палубе, она больше никогда не увидит его — долг королевы вынуждает ее отказаться от счастья.