Ты видал синяк у кобылы? То-то! Чего ты видал-то? Хвосты еропланам заносить, это не война. Спаси и помилуй.

Запрягаю, опять еду. Не езда — мученье: Малина пуще прежнего на ногу припадает, Муха и того больше. Чистый вальс «Дунайские волны». Кнутом Муху огреешь — Малина встанет. Бастует. Малину вытянешь — Муха в обморок падает.

А между прочим, пока Аркадий рассказывает, подмигивает, посмеивается, дело-то идет. Одна сетка уже готова. Разобрал подборы: груза к грузам, поплавки к поплавкам. Ловко сетку в куклу связал, за другую взялся. Сказал довольно: «Руки дело знают».

— Приехал я на склад. Не приехал — дополз. Рожи что у Мухи, что у Малины кислые. Дружка на дружку глядеть не желают — обиженные. Я их, что ли, кусаться да лягаться учил? Жили бы мирно. Дышло не забор. А скажу так — ездовые лошади ссорятся редко.

Муха — та похитрее была, но ленивая до ужаса. Малина попроще нравом, но тоже себе на уме: на ходу спит, во сне жует.

Пароконную фуру военного образца помнишь? Вот, вот! Точно: одно дышло, ход железный, окраска защитная — все так. И трафаретный нумер на задке. А как же? У военного все военное: натрубаха, наткальсоны, шаровары хэбэ, ложка, пряжка, котелок — спаси и помилуй.

Время прошло, а помню: Муха — мухортая с подпалинами, а Малина — черт ее знает какой масти. Зильзибурая какая-то, может, потому и Малиной назвали. У Мухи тавро с левой стороны крупа, у Малины — с правой. Муха раненая была, Малина — контуженная. Потому и бракованные. Ничего. Война — служить всем надо. Я тоже раненый — служу.

Вот я фуру и нагрузил полную касками. Скажу, друг, фашистских касок я и теперь видеть не могу. Мелькнет в кино, так и охота ее продырявить. Были они с рожками и без них — все едино.

Ты каску-то носил? Меховой шлем, унты, свитера — так-то воевать можно. Знаю я вас — стрелков: раз по цели, раз мимо.

Русская каска — вещь! Сколько она нашего брата спасла, этого тебе не представить.

Тогда так. Наложил я воз. Все как надо. Одна на одну. Рядок к рядку. Чтобы не рассыпались — на конус свел. Посмотрел — полон воз касок. Эх, спаси и помилуй, жуть взяла.

Воз касок, понимаешь? Это же, думаю, головы человеческие лежат. Чего ты понимаешь. Ты на «Иле» летал? Задницей вперед? То-то! А тут воз голов — не огурцы. Сколько в этих касках дыр будет? Вот бы заранее узнать. Мелом пометить, сказать солдату: «Остерегайся, браток, тебя шальной осколок слева зацепит». Фантазия, сказка — понимаю.

Ну, поехали, Муха и Малина! Подруги неразлучные. Мирить я вас не буду, инвалидок.

Рядом с возом иду. Поглядываю. Чего-то он мне напоминает. А? Арбузы на дощанике? Нет. Не упомню, где-то в журнальчике я видел: черепа человеческие в кучу свалены. Небо синее-синее и белые черепа горой. Картинка.

Вот такой веселый воз везу.

Это теперь легко рассказывать, а тогда? Про себя смекнул: раз каски выдают — скоро в бой. Хватит. Отстоялись. Осенний вальс, весенний сон в лесу прифронтовом. В прифронтовом лесу жить можно. На передовой — хуже. На что дуры Муха и Малина и те смекнули — скоро в бой. Башки опустили, помирились, везут — стараются. Небось им и каски не положено. Как в песне-то? «А первая пуля — ранила коня, а вторая пуля — ранила меня…»

«Ладно, старухи. Приедем — от пуза овсом накормлю! Для коня устава нет! Понимать надо, жалеть животную…»

Вот так, друг-стрелок, дело было! Время прошло — в глазах стоит: небо синее-сиеее и воз зеленых касок. Каска не плакат, на них звезд не рисовали. Ладно. Прорвались!

А Булыга был старшина справедливый. Ну что как строгий? Нашего брата распусти — хуже Мухи с Малиной шкандыбать начнем.

Уходит время, проистекает, а старшину помню… Каска ни при чем оказалась, хоть и новая была. Прямо в грудь пуля ударила. Сквозная. Навылет.