— Помолишься о спасении? — скривился Рош.

— Да, конечно, — с самым серьезным лицом призналась я. — Давно надо было.

Я припомнила жесты, которые делал Фредо. Рука ко лбу перед началом молитвы, потом — рука к губам, и не перепутать. Пока искали бумагу и перо — как я догадалась, отказать мне в молитве было кощунством — я проверила, как там Фредо, и положила перед ним его кусок хлеба.

Спит. Жар спал, нога под тряпками. Я не стала его тревожить, к лучшему, что он спит, меньше боли, меньше страданий. Рассвело уже достаточно, чтобы я могла усесться в углу и заняться тем, чем была должна, лишь бы никто ко мне не присоседился, никто мне не нужен сейчас, молитва интимна.

Раздражение мое быстро достигло предела: писать пером и чернилами было пыткой. Я обляпала весь лист и перемазалась сама, но кое-как, искажая масштаб и все мыслимые пропорции, изобразила карту: зал-маяк, колодец, из которого мы вылезли, путь, который мы проделали, основные вехи, оставшиеся в памяти. Вода. Внизу довольно воды, во что ее собирать?

И что делать, если у Жизель пропадет молоко? В эти века младенцев кормили грудью лет до трех, но это при условии, что мать жила себе относительно припеваючи.

Меня не трогали. Анаис пошла заниматься с Фредо, я на них косилась, но так, невнимательно. Симон и Мишель играли с камнями в углу. Было зябко. Откуда-то из угла потянуло вонью — как я ни хотела избежать дерьма в нашей жизни, судьба показала мне шиш. Рош может быть горд и доволен.

Я спрятала карту, приложила руку к губам, поставила чернила на стол и подошла к окну. Ару стоял на посту — привык, но пора бы его сменить кем-то не менее толковым.

— Моя очередь, — сказала я. — Спасибо.

Над морской гладью носились чайки — крупнее наших, и орали они резче, периодически устраивая потасовки из-за кем-то пойманной рыбы. Матросы развлекались: пили и играли, похоже, в карты. Я насчитала шесть игроков, еще трое просто пили и человек пять валялись на камнях. Один все бродил возле разрушенной лестницы, и я пришла к выводу, что не таким и необдуманным был подрыв. Мы могли бы договориться, но…

Я посмотрела на Жизель. И не одна я.

— Сыты, можно и плоть потешить, — прищурился Бриан и сделал шаг. Люсьена подняла голову, скривила губы. — Ну, что морщишься? Три бабы, если старуху не считать, хотя и она, может, кому пригодится.

Хворый Мижану подпрыгнул. Рош лениво повернул голову, но интереса не проявил. Ару? Фуко?..

Черт. У этих людей нет никаких границ, кроме собственных сиюминутных желаний. У всех этих людей в этом времени. У женщин здесь нет никаких прав, кроме права угождать сильным — мужчинам.

Где решение? Есть ли оно вообще?

Я вставлю не туда свои пять копеек, и пиши пропало окончательно. Если бы я еще знала хоть что-то из местной религии, могла бы сыграть на этом, но пока — рука ко лбу, рука к губам и молиться письменно.

— Ишь, ушлые, — я наморщила нос. — Здесь слуг ни у кого нет.

Лицо Мижану, который выезжал из города с двумя слугами, вытянулось, но сказать я ему ничего не позволила.

— Вам и хлеба, и крышу над головой, и бочок рядом теплый? Все наслаждения разом? Какие господа нашлись важные. У кого плоть играет, тому и за водой идти, — преувеличенно возмущенно вынесла я решение. — Ару сменился с караула, я теперь на посту стою, Рош лестницу взорвал… — Я дернула плечом, мол, вывод напрашивается сам собой. Кто сделал что для общего блага, а кто поприсутствовал. — Поищите-ка тут что небитое, горшок или кувшин, а где воду набрать, я расскажу.

— Тебе, святой братец, поди, и ласки неведомы. — Бриан не намерен был отказываться от удовольствия, но я напирала на то, что прохлаждаться и развлекаться не время. Рош и Ару, самые авторитетные, должны были встать на мою сторону, но нет. — Так мы быстро.