Я отправила с Брианом Симона: мальчишка уже был в подземелье и ориентировался хоть как-то. Я велела Люсьене снять туфли, потому что Симону они были впору, приказала распеленать детей, благо было тепло, и, несмотря на возмущение и возражения, вручила изгаженные тряпки Симону: прополоскают хоть где, уже без разницы. К моему удивлению, Бриан отнесся к поручению равнодушно и, свернув тряпки, сунул их онемевшему от обиды Симону. Сама я заняла пост у окна и проглядела все глаза: матросы, карты, еда, выпивка, небольшая драка, горизонт, какой-то корабль… прошел мимо. Солнце пекло и резало глаза, я подумала, что стою на посту уже довольно, и поманила чем-то очень пристыженного Фуко.

Дети не спали. Младенец Люсьены — он оказался мальчиком — лежал у нее на коленях, вокруг была раскидана для просушки мелкая солома. Я удивилась: в этом мире придумали прообраз памперсов, впрочем, почему бы и нет, кто знает, как обходились в моей реальности. Если история не сохранила какие-то решения, не значит, что их не было вовсе.

— Ты знаешь, как его зовут? — шепотом спросила меня Жизель: Люсьена спала. — Моего — Рене. Я хотела назвать его Лакрим, «слезы», а она, — Жизель кивнула на Анаис, — сказала, что раньше надо мне было думать.

— Наверное. — Я присела рядом. — Почему же ты родила?

— Не знаю, — Жизель невесело улыбнулась. — Наши говорили, что рожать не так больно… Врут все люди, нечего их и слушать. Потерпела бы, и свободна была. А так и сама чуть не померла, кабы не хозяйка наша.

Мне хотелось спросить, почему она вообще пошла работать в публичный дом, но я промолчала. Разные у женщин были причины.

— Она хорошая, — продолжала Жизель. — Помогла мне, когда я на улице оказалась. Кабатчик, у которого я на кухне была, меня сневолил, а жена его меня за это и выгнала. И куда мне? Опять в кабак? Замуж-то уже и не взяли бы порченую… А тут хоть крыша над головой и работа легкая.

М-да, подумала я, кому как. Особенно с такими последствиями.

— А у нее, — Жизель кивнула теперь на Люсьену, — дите непростое. Она таит, но раз дала мне кормить, что я, не рассмотрю?

— Непростое? — нахмурилась я. Люсьена успела посвятить и Жизель в свои планы по поводу загадочного младенца? — Что в нем непростого?

— А ты чепчик ему приподними.

Я была заинтригована. Родимое пятно? Какая-то примета, по которой Люсьена и узнала, кто мать малыша и кто отец? Я осторожно поднесла руку, готовая к визгу, но младенец отнесся к моему интересу спокойно, лежал и сосал палец. Я потянула завязочки, потом чепец. Ничего… редкие светлые волосенки, ребенок как ребе…

Что?..

— Куда свои руки суешь? — И моментально я получила сильный шлепок по ладони. — Все-то тебе надо!

— Иди-ка сюда, — сквозь зубы проговорила я, сузив на Люсьену глаза, и схватила ее за рукав. Должна она понять намек, что я не забыла ее россказни и предложение: отдать ребенка и получить за него много денег. — Прояснить кое-что надо. А ты, — бросила я Жизель, — последи пока за детьми.

Люсьена поднялась крайне неохотно, но на нас уже начали коситься, и мне пришлось налепить на физиономию самую добродушную из улыбок, а Люсьене — поклониться мне. Жизель сидела как пришибленная, но не вмешивалась и ничего не уточняла. Как и многие, она считала, что лучше прикинуться, что не видела и не слышала ничего, так, может, и уцелеть можно.

— Это отхожее место, — фыркнула Люсьена, когда я подвела ее к такой заманчивой нише. Оттуда действительно воняло, но из зала так точно было не разобрать. — Здесь молиться совсем непристойно.

Ну да, вот к чему был ее поклон, а мне помешало понять ее знак незнание мира. Под общими взглядами я была вынуждена пересечь зал и занять угол, где я чертила план подземелья. По дороге я захватила чернильницу, и это сразу снизило любопытство. Особенным благочестием, насколько я успела заметить, эти сословия не страдали, но к чужой религиозности относились с почтением.

— Ну? — спросила я, копаясь за пазухой. У меня оставалась еще бумага, возьму ее в руки, издалека будет похоже, что мы молимся. — Откуда ты знаешь, чей это ребенок? Ты сидела в подвале с его матерью? Ты мне врешь.

Я старательно завозила пером по бумаге и наклонилась так, чтобы не было видно, что я открываю рот. Люсьена сидела к прочим спиной.