– Ты мне рассказывала о своих визитах, – сказала Симона с ноткой скептицизма в голосе. – О женщине, которая сказала, что пишет фреску, но пырнула себя ножом и размазала кровь по стене. И о том случае, когда женщина бегала там, крича, что ее преследует дьявол, который хочет сделать ее своей невестой. И сотни примеров еще, не говоря уже о поведении твоей тети.

Это было так. До видений в морге Натали не воспринимала всерьез то, что тетушка говорила и делала. Бред сумасшедшей женщины.

Она покраснела, устыдившись этого напоминания.

– В последнее время я думаю, что у тети все может быть иначе.

– Из-за чего? Из-за твоих собственных видений?

Натали поправила козырек кепки.

– Не знаю. Пытаюсь понять.

– Как бы грустно это ни было, помни, что твоя тетя и все остальные там заперты неспроста, – тон Симоны был мягче, чем ее слова, отчего их было легче воспринимать. – Большинство из них оказывается на улице или в психиатрической лечебнице потому, что не может отличить реальность от своего воображения.

Натали нахмурилась.

«Почему ты так в этом уверена?»

Симона никогда не видела тетю Бриджит. Она только знала о ней со слов Натали. Натали отвернулась.

– Откуда ты знаешь, что мне там не место?

– Потому что ты – это ты, – сказала Симона, бережно взяв Натали за подбородок. – Практичная, умная и, нравится это тебе или нет, абсолютно в своем уме. Странная или иногда смешная, но в своем уме.

Она ответила ей грустной улыбкой. Симона не осознавала, что случайно наткнулась на неприятную правду. Натали знала из папиных рассказов и даже собственных ранних воспоминаний, что тетушка не всегда была такой, как сейчас.

Когда случилась эта перемена, этот переход от нормальности к безумию? Где был тот последний шаг, и понимала ли тетя Бриджит, что делает его?

«Пойму ли я?»

Смотритель жестом пригласил их войти, прервав ее размышления. Симона похлопала ее по спине, когда они переходили порог.

Она хотела скорее прикоснуться к стеклу, но Симоне на осмотр трупов понадобилось больше времени, чем ожидалось. Натали пришлось напомнить себе: то, что для нее уже стало нормой, все еще было зрелищем для Симоны.

Пока зрелищем.

– Вот бедняжки. Каждая последующая страдает больше предыдущей, – Симона погладила стекло так нежно, будто это была щека Селесты.