Пока катафалки с гробами, наглухо затянутыми тканью, проезжали мимо, люди старались не поддаваться эмоциям. Военный оркестр, по сути дела, играл для них – для тех, кто шел по улице и слушал его из окон. Гибель служителя закона могла быть компенсирована только символической демонстрацией силы и приверженности традициям, чтобы граждане не чувствовали угрозы, чтобы они знали, что мир держится крепко и основы его не подорваны.
Процессия растекалась по улицам и подъездным дорогам, двигаясь в сторону кладбища Форест-Лоун.
Толстыми, как у слона, ногами Дядюшка Пит переступил пунктирную линию, нарисованную желтой краской на асфальте за клубом. Отражение солнца ярко вспыхнуло на лезвии охотничьего ножа Дэна, переданного Дядюшке с большой торжественностью по случаю похорон. Перед ним почти на километр протянулась байкерская колонна; нетерпеливо рычали двигатели байков, напоминавших взнузданных скакунов, готовых ринуться вперед. Здесь собрались «грешники» из всех филиалов; по надписям на их куртках можно было изучать географию всего западного побережья и юго-западных территорий.
За авангардом, состоящим из официальных лиц клуба, стоял катафалк – плоскодонный прицеп, соединенный с мотоциклом «харлей» модели «Роуд Кинг». За ним – мотоциклы, расположенные в колонны по два. Глянцевый гроб был весь исписан клубной символикой: языки пламени, соцветия черепов и подобие Нигера Стива, несущегося верхом на драконе. Колонну байкеров замыкали фургоны, за рулем которых сидели милашки – боевые колесницы, на случай атаки оборудованные артиллерией. Еще одним орудием защиты была Дана Лэйк, восседавшая на заднем сиденье байка Бубнового Пса. Она смотрелась там довольно неуместно, словно Дукакис[6] в танке.
Дядюшка Пит поднял руки над головой и кончиком ножа проколол большой палец. Затем он вытянул руку вперед, выжимая указательным пальцем кровь из ранки. Капля крови упала на асфальт.
Байкеры взорвались аплодисментами и шумными возгласами. Пит погрузился в седло и ударил пяткой по кикстартеру. Колонна мотоциклов как по команде двинулась вперед, наполняя воздух ревом и мелкими брызгами масла.
Мотоциклы потоком спускались с вершины перевала Сан-Габриэль, как будто текли с горизонта. «Метисы» сидели на байках прямо, как настороженные рыцари на конях, миражом проплывая по гудрону палмдейлского шоссе. Байкеры ехали медленно, двигатели издавали лишь приглушенный рокот. Между двумя байками наподобие люльки был прицеплен гроб с нарисованной распылителем надписью «Чуч Миллан». Эль Вьейо напоминал вожака волчьей стаи, его обветренное лицо обдувал бриз, колыхавший перья на головном уборе. По поводу его происхождения бытовала легенда, будто он наполовину навахо, наполовину коренной мексиканец, потомок ацтеков. Большинство «метисов» были в шлемах, но несколько человек, включая Эль Вьейо, не надели шлемы, пренебрегая законом в честь траурного обряда.
Боевые колесницы «метисов» катили сзади и спереди, держась на приличном расстоянии от мотоциклов. Колонна байкеров выехала на двухполосную дорогу, следуя по заранее определенному маршруту к католическому кладбищу.
Процессия вслед за волынщиком шла по кладбищу Форест-Лоун, направляясь к ближайшей вырытой могиле; скорбящие сгрудились вместе, пресса и все остальные шли поодаль. Появилась любовница Полтона и с раскрасневшимся лицом пристроилась в конец шествия; к ней подошел Джим и бесцеремонно предложил поплакать где-нибудь в другом месте. Пролетело четыре вертолета, один из которых вышел из общего строя и на мгновение завис над аккуратно вырытым прямоугольником, символизируя скорбь по ушедшему товарищу. Затрубил горнист, и почетный караул, пестрея белыми галстуками на отворотах пиджаков, встал по стойке «смирно». После того как участники почетного караула подняли флаг, судебный исполнитель Таннино торжественно вручил треугольную нейлоновую нашивку мужественно державшейся Дженис Полтон. У одной из дочерей Полтона подкосились ноги, и стоявшие рядом члены службы судебных исполнителей поспешили поддержать ее.
Посторонние зрители рассеялись – торжественный драматизм церемонии был исчерпан. У могилы остались полицейские и члены службы судебных исполнителей, старавшиеся сохранять невозмутимый вид, но у некоторых на щеках блестели мокрые полоски. После обязательных красноречивых фраз о самопожертвовании и непоколебимой решительности погибших на трибуну поднялся Джим. Он все еще был глуховат на правое ухо и во время выступления невольно нагибал шею.
– Я никогда не понимал значения фразы «человеческие ресурсы». Я думал, что это очередное обобщение, а я ненавижу обобщения. «
В толпе возмущенно загудели.
– Но теперь я, кажется, понял. Знаете ли вы, как много времени занимает подготовка такого кадра, как Фрэнки? Многолетняя учеба в средней школе. Степень бакалавра по уголовному судопроизводству от муниципалитета. Перед вступлением в Федеральный учебный центр правоохранения он сначала прошел академию. Потом два года в патрульной службе. Потом судебно-исполнительская служба. Курсы спецназа. Курсы надзирателей. Курсы по борьбе с бандитизмом. Еще шесть месяцев постоянной работы в Управлении по контролю над исполнением законодательства о наркотиках.
Дженис заплакала впервые за все время пребывания на кладбище.
– Но заботит ли все это какого-нибудь ублюдка с пулеметом в руках?
Передние ряды ощетинились. Миллер хотел было подойти к трибуне, но сдержался.
– Я много думал о том, как легко можно все уничтожить, превратить в руины. Сколько лет человек учился летать? Я имею в виду, строить самолеты. А небоскребы? Сколько инженерных мыслей и архитектурных замыслов в них вложено! Материалы. Строительные леса. Человеко-часы. Весь цивилизованный мир строился и развивался на протяжении десятилетий, и что же? – Щеки Джима блестели, но он говорил ровно. Миллер уже подошел к нему, ожидая удобного момента, чтобы тактично прервать речь. – Несколько тупых ослов с ножами для резки картона могут все труды свести на «нет». То же самое и с Фрэнки. Все ведь так чертовски просто. И что же делаем мы? Торжественно клянемся, как сегодня. Законность. Справедливость. Правосудие. – Он стиснул зубы. – Если мы даже и пришьем этих подонков, которые убили Фрэнки… – встретившись взглядом с женой Таннино, он осекся и кивнул: – Извините. Извините меня.
Миллер обнял Джима за плечи и, улыбнувшись в толпу, сделал жест, чтобы его увели. Джим склонился над микрофоном:
– Никто не сможет заменить нам тебя, Фрэнки. Никто.