– Ничего. Потом объясню, когда одни останемся. А пока достань-ка мне эти пилюльки. Ну хоть бы штучку. Да так, чтобы Петька и никто вокруг – ни сном ни духом.

– А если у него их действительно нет?

– Есть, – уверенно заявил Валентин. – Это он врет. У него всегда запас есть, я уверен. – То, что Петька из-за наркоты стал с самим царевичем препираться, Валентина не удивило нисколько. Типично наркоманские штучки. Когда речь идет об их любимой дури, для них нет никого и ничего святого. – Сумеешь?

– Сумею, – заверил его Силка. – Лишь бы они только у него были.

– А тебе зачем, Минь? – поинтересовался Ероха. – Тоже голова болит? Так у меня…

– Потом объясню, – оборвал его Валентин. – Да, и за ужином сегодня на меды-то не налегайте. Вы мне трезвые нужны.

Вот так вот побеседовали накоротке и разошлись, смешавшись с остальными опричными. Потом последовал долгий ужин с песнями и плясками. Опричные пытались всячески задирать монахов, прислуживавших им за столом, но те, исполнившись истинно христианского смирения, безропотно сносили все издевательства. Лишь однажды кулаки их сжались, а глаза налились кровью. Это когда Афонька Вяземский, влезши на стол, попытался сковырнуть саблей висевший под самым потолком трапезной образ Богородицы. Образ был заключен в тяжелый киот, видимо, накрепко приделанный к стене, а цеплял его Афонька, пристав на цыпочки, лишь самым кончиком сабли.

– Ваше величество, – чуть ли не в голос заорал Валентин в ухо царевичу, пытаясь пробиться сквозь громкий гогот царских дружинников. – Не к добру это! Ох накажет за это Матерь Божья!

Сказанное наконец дошло до затуманенного мозга царевича, и тот скомандовал:

– Афонька, п-шел вон!

Но Вяземский не слышал, упорствуя в своем старании.

– Ероха! – крикнул Валентин, и через мгновение пьяненький князь покоился в могучих руках Ерохи.

Он еще не успел понять, что с ним произошло, как его уже поставили на ноги перед царевичем.

– Афонька! Иконы… Не сметь! П-нял?.. – грозно спросил Иван.

– П-нял… – ответствовал князь Вяземский.

Иван несильно толкнул его в грудь, и тот мягким кулем повалился на пол, практически тут же разразившись богатырским храпом. Монахов сразу же отпустило; кулаки их разжались, искаженные злобной решимостью лица разгладились. После этого пир покатился ускоренным темпом к своему закату – то один, то другой опричник сползал со скамьи на пол, сморенный крепким монастырским медом, но были и такие, что уползали из-за стола на своих ногах.

Передав царевича с рук на руки монастырскому игумену, друзья наконец уединились в предоставленной им келье. Едва дон Альба закрыл дверь, как Ероха прошипел заговорщицким шепотом:

– Такой случай… Когда еще будет такая возможность? Опричные все мертвецки пьяны. Хватаем царевича и бежим! Отсюда до Ярославля чуть боле ста верст. Возьмем с собой заводных лошадей – и галопом домой! Пока эти проспятся, мы уже далеко будем.

– Ох, Ероха… – охнул в ответ ему Силка. – А ежели мы уедем, а игумен, монахи начнут этих будить?

Валентин ожидал увидеть в его глазах страх, но не увидел ничего, кроме рационализма и трезвого расчета.