Правда, в Рожковой чувствовались тревога и печаль. А потом я ощутил в девушке позыв к раскаянью.
– Тебя что-то беспокоит. – Я легонько притянул Лену к себе. – Что? Ты боишься Грицая? Не надо его бояться. Если до него еще не дошло, я проведу с ним воспитательную работу!
Девушка вздохнула, словно испытывая затруднение.
– Я не боюсь. Просто…
– Расскажи ему, – подала голос Наташа. Она сидела на стуле и развлекалась тем, что болтала ногами, стараясь удержать шлепанцы на кончиках пальцев.
– Боюсь…
– Чистосердечное признание облегчит твою вину, – бодро пошутил я.
– В общем… – промямлила Рожкова, рассеянно поглаживая мои плечи. – Понимаешь…
– Мы из будущего! – решительно заявила Томина, поджимая ноги. – Обе! Нас специально заслали в это время, чтобы встретиться с тобой.
– Со мной? – Я откровенно «туплю». Такое впечатление, что мой солидный Ай-Кью полностью обнулился.
– Наш институт долго искал такого, как ты, – попыталась объяснить Лена.
– Какого – такого? – я продолжаю «плыть», как боксер после хорошего нокдауна.
– Целителя! – раскинула руки Томина. Верхняя пуговка у нее расстегнулась, открывая ложбинку между грудей. – Чтобы ты смог отправиться в 1974 год, войти в доверие к членам ЦК КПСС – они ж там все старые и больные! – и как-то воздействовать на них, побуждать, подталкивать к правильному выбору! Сам знаешь, у пациента возникают особые отношения с врачом, когда происходит исцеление, а вместо болей и недомоганий ощущаешь здоровье. Советская эпоха – самая великая в истории России, и ей нельзя было кончаться! Ну никак!
Я вдруг поверил.
– А почему именно в том году? – спросил, лишь бы спросить, потому как с трудом улавливал смысл сказанного. Все настолько выбивалось из повседневной плоскости, что, чудилось, мир качался в опасной прецессии, выходя из равновесия, как плохо раскрученная юла.
– Чем позже, тем сложнее будет начать перестройку, – сказала Наташа назидательно. – Кстати, этот термин придумал Андропов, а вовсе не Горбачев.
Немного задержавшись с вопросом, я все-таки задал его:
– И… как я туда попаду? На машине времени?
В эти тягучие мгновенья я будто раздвоился; одна моя половинка орала: «Наконец-то! Ура! Сбыча мечт!», а другая нудила, требуя карты на стол, да все присматривалась подозрительно, прислушивалась, принюхивалась… Сердце тарахтело, а в голове полный кавардак.
– Машина времени? – попыталась наморщить лоб Томина, но складочек не вышло. – Так только журналисты говорят!