-------------------------------------------------------------

Гарри вошел в дом и отправился на кухню. Несколько дюжин кругов вокруг «Норы» очистили его голову от других мыслей - кроме мысли о завтраке - и он был весьма этим доволен. Пот лил с него ручьем, а от внушительного наплыва эндорфина поднялось настроение. Самое время было приступить к приготовленному Молли завтраку, и Гарри с удовольствием плотно поел, так жадно поглощая пищу, что мог заткнуть за пояс Рона - а Рон, когда дело касалось еды, был, как говорится, бездонной бочкой.

Он улыбнулся, когда Молли вошла на кухню. Ее постоянная улыбка измученной заботами женщины казалась немного более оживленной, чем обычно, и ему приятно было видеть, что его друзья счастливы. По крайней мере, улыбка означала, что Молли не расстроена из-за того, что он оставил Драко одного сегодня утром. Вряд ли стоило развивать мысль дальше в этом направлении, и Гарри, пожелав Молли доброго утра, сосредоточился на еде, стоявшей перед ним.

- Гарри, дорогой. Нашему гостю лучше, но нужно еще кое-что сделать, чтобы лечение продвигалось успешнее. Надеюсь, что после обеда ты сможешь помочь мне. Я знаю, что ты хорошо владеешь некоторыми заклинаниями, исцеляющими порезы и подобные им раны. Ты не сильно будешь возражать, если я попрошу тебя наложить их, пока сама буду обрабатывать другие раны мазью?

У Гарри тут же пропал аппетит. Ну, как он мог отказаться, а? Он обещал Молли оказать посильную помощь, чтобы Малфой как можно скорее поправился. Это было просто… просто само собой разумеющееся…

Мне придется смотреть на него… в комнате… при Молли. Что если я… НЕТ! В этом нет ничего плохого, ничего не случится, и все это делается только для его лечения! Это всего лишь лечение нескольких порезов, и ничего больше.

Гарри спокойно кивнул и попытался вернуться к еде, но пища вдруг потеряла всякий вкус. Почему, черт возьми, он чувствует себя как приговоренный к Азкабану? Это была всего лишь небольшая лечебная процедура. Закрыть несколько маленьких ран… на Драко… оставляя после себя чистую… здоровую… бледную… кожу.

Черт.

Молли сияла от его кажущегося спокойным согласия:

- О, мой мальчик! Ты - мое благословение, Гарри.

Молли поцеловала его в макушку, бормоча при этом слова похвалы, и Гарри почувствовал, что снова краснеет. Только она могла заставить его опять почувствовать себя глупым двенадцатилетним мальчишкой. Иногда его почти возмущала та власть, которую эта женщина имела над ним, но он очень любил Молли Уизли.

Его имя появилось на семейных часах Уизли в том году, когда он переехал в их дом. На его восемнадцатилетие Молли и Артур сняли с них покрывало, чтобы продемонстрировать имя Гарри на старинном циферблате, рядом с именами Чарли, Рона, Фреда и Джорджа, Билла, Флер, Перси и их собственными. Это было сродни официальному усыновлению и Гарри безмерно ценил поступок семьи Уизли - в этом доме его очень любили, и это было понятно без слов.

Молли позаботилась о пополнении запаса трав и отложила те, которые должны были понадобиться ей позже - для приготовления лекарств. Гарри опознал ингредиенты для успокаивающего зелья и заживляющей мази. По-видимому, снадобий потребовалось больше, чем предполагалось, и его мысли вновь начали кружиться вихрем вокруг бледной кожи со следами пыток. Молли, по крайней мере, не просила его смазывать раны!

Поев, Гарри убрал за собой посуду и вытер стол, оставляя кухню в состоянии идеальной чистоты, как всегда делала миссис Уизли. Молли хвалила его за привычку обязательно убирать за собой, она и не предполагала, что любовь к порядку укоренилась в нем как результат обдуманной жестокости Вернона и Петуньи Дурслей. Даже теперь, почти три года спустя как Гарри покинул дом своих родственников, у него руки чесались от желания убрать, когда кто-нибудь оставлял после себя бардак; его лицо покрывала краска стыда при воспоминании о бесконечных нагоняях и наказаниях даже за малейший беспорядок. Похвалы Молли звучали музыкой в его ушах, и Гарри чувствовал невероятное облегчение, когда слышал их. Он был безмерно счастлив от того, что кто-то считал его хорошим.

Пока Молли занималась своими делами, Поттер бродил по дому, при помощи легких заклинаний ликвидируя пыль в малозаметных глазу уголках. Он заставил себя подняться наверх, где очень осторожно прошел мимо комнаты Малфоя, но остановился возле двери, когда периферийным зрением мельком выхватил его, лежащего на постели.

Драко лежал спиной к двери, свернувшись клубочком, одеяло соскользнуло и обнажило бледный торс. Красновато-серые старые шрамы от ударов хлыстом контрастно выделялись на белоснежной коже. Позвонки и ребра выступали до малейших подробностей, Гарри мельком подумал, что понадобится хорошее питание, чтобы вернуть телу здоровый вес. Порезы и ожоги, беспорядочно разбросанные по всей спине, когда-то отвратительно гноились, а сейчас затянулись и были просто покрыты струпьями. Как бы ни было ужасно это зрелище, Гарри не мог оторвать от него глаз.

Он заметил, что Драко слегка дрожит… или, по крайней мере, вздрагивает в своем беспокойном сне. В «Норе» было тепло, так что это не могло быть от холода. Гарри почувствовал, что у него руки чешутся натянуть одеяло повыше… а ноги уже сами несли его… хотя сознание противилось изо всех сил.

Гарри взялся за простыню и одеяло, намереваясь укрыть Драко до шеи, но этот жест обратил его добрые намерения во что-то совершенно неожиданное. Сначала, почувствовав, что вещи рядом с ним движутся под чужими руками, Драко испуганно дернулся в полусне, сваливаясь с кровати с полузадушенным криком. А потом он бросился прочь от Поттера и пополз от него по полу, судорожно хватая ртом воздух, прежде чем понял, где находится.

Гарри стоял совершенно ошеломленный, он злился на себя из-за того, что позволил случиться такому. Он очень хотел, чтобы это произошло не по его вине, а по чьей-нибудь еще. У Малфоя глаза были с блюдца, его худая грудь вздымалась от крика. А потом блондин начал плакать.

Драко только-только задремал, его сны не были достаточно яркими, чтобы хорошо запомниться. Ему чудились маггловские иглы, прокалывающие его кожу, и горькое осознание ускользающего прочь спокойствия. Как бы со стороны, он молча смотрел на людей, которые издевались над ним - безвольным, равнодушным, одурманенным. Воспоминание было очень смутным, но ощущение, что кто-то касается его, спящего, пробудило инстинкт самосохранения… он забеспокоился, сразу же проснулся и безуспешно попытался убежать прочь, и пополз, когда ноги подвели его.