Вильямсбург, штат Вирджиния, за свою долгую историю трижды подвергался вторжениям: в 1775 году туда пришли британцы, в 1862 году – армия Союза, а в мае 1943 года – снова британцы. В последний раз они прибыли по приглашению генерала Джорджа Маршалла. Прием гостей был не-обычной ролью для начальника штаба, и приветливость не была одним из его качеств. Тем не менее, будучи ветераном нескольких англо-американских конференций, он испытал расслабляющий эффект, вызванный долгими днями споров в конференц-залах, пропахших затхлым табачным дымом. Таким образом, когда были составлены планы проведения «Трезубца» – первой англо-американской конференции после Касабланки, – Маршалл решил устроить на выходных неофициальное мероприятие, чтобы американские руководители штабов и их британские коллеги могли узнать друг друга поближе в неформальной обстановке.

Местом встречи Маршалл выбрал Вильямсбург, в котором благодаря Джону Д. Рокфеллеру, внесшему большой вклад в недавнее восстановление города, сохранился дух Англии XVIII века. Рокфеллер также предоставил крабовое мясо, жареных цыплят, ветчину из Вирджинии, черепах по-мэрилендски, фрукты и сыры, которыми наслаждались британские и американские гости, а также дворецкого, доставившего яства в Вильямсбург.

Британская делегация прибыла на самолете около 10:00 солнечным майским утром и, приземлившись, была удивлена, узнав, что Йорктаун, где лорд Корнуоллис сдался разношерстной толпе американских солдат в 1781 году, находится всего в тридцати километрах езды от Вильямсбурга. «Как звали того парня, который здесь набедокурил?» – спросил Исмей за обедом. Позже в тот день гости разошлись по своим делам. Генерал Алан Брук, страстный орнитолог, прогуливался в поисках редких видов американских птиц. Генерал Арчибальд Уэйвелл, который собирался принять новое командование в Индии, сделал несколько десятков фотографий. Сэр Чарльз Портал, британский маршал авиации, прыгнул в бассейн в купальном костюме неподходящего размера и вышел из воды совершенно голым, а адмирал сэр Дадли Паунд, который несколько месяцев назад едва не потерял конвой PQ-17, заблудился в лабиринте, и к нему пришлось выслать поисковую группу.

После обеда британские гости посетили недавно отреставрированный Губернаторский дворец. У мужчин, которые последние три года провели среди разрухи, ярко освещенные комнаты дворца вызывали трепет и удивление.

Брук особенно радовался тому, что снова оказался на суше. Срединно-Атлантический разрыв – недоступный для британских ПВО и ВВС участок моря, поглотивший сотни кораблей и тысячи моряков за время войны, – недавно был ликвидирован, но сотня немецких подводных лодок все еще бороздила Северную Атлантику, и любой капитан немецкой субмарины отдал бы годовое жалованье, чтобы заполучить такой большой приз, как «Королева Мэри» – корабль, перевозивший Брука и других членов команды Черчилля в Америку. Теоретически из-за серьезного эскорта, сопровождавшего «Королеву Мэри» в беспокойных водах, попадание снаряда в корабль было маловероятным или даже невозможным. Но после часа тренировки на одном из хлипких корабельных плотов Брук пришел к выводу, что это ерунда. Если командир подводной лодки выпустит торпеды, наиболее удачливые пассажиры быстро погибнут от взрыва, а те, кому повезет меньше, будут умирать долгой и мучительной смертью во льдах, на одном из плотов «Королевы Мэри».

За обедом мрачные мысли оставили Брука. В тот вечер Черчилль был в редкой форме. Пока корабль пробивался через бурные воды, премьер-министр потчевал Брука, Гарримана, Бивербрука и Исмея рассказами о своих подвигах в Индии в качестве офицера и в бытность корреспондентом во время Англо-бурской войны. Ближе к полуночи Брук отправился спать. На следующее утро, когда он проснулся, война вернулась и стучала в дверь. Ночью группа немецких подводных лодок захватила 16 транспортов союзников в ледяных водах между Ньюфаундлендом и Гренландией. Десятого мая «Королева Мэри» достигла безопасных американских вод, и Черчилль телеграфировал президенту: «Со вчерашнего дня мы находимся под защитой военно-морских сил США, и мы все высоко ценим то, что вы придаете такое значение нашей безопасности. Я с нетерпением жду возможности увидеться с вами в Белом доме завтра днем».

На следующий день, 11 мая, Гарри Гопкинс отправился на Статен-Айленд, штат Нью-Йорк, чтобы встретить Черчилля. Там проживали представители рабочего класса и было много пиццерий, музыкальных автоматов и мусорных свалок, но маловато дипломатической пышности. Из соображений безопасности первыми высадили немецких и итальянских военнопленных, после чего команда Черчилля вышла на теплое полуденное солнце и встретилась с приветливо улыбающимся Гопкинсом. Как и в Касабланке, целью премьер-министра на «Трезубце» была защита британских интересов. В частности, он собирался убедить американцев принять его периферийную стратегию – ведение боевых действий от Северной Африки до Сицилии и от Сицилии до «итальянского сапога». Для этого он привез с собой устрашающе многочисленную свиту, в том числе почти сотню клерков и машинисток.

На открытии конференции британские делегаты заметили два изменения по сравнению с предыдущими встречами. Интерес Рузвельта к дальнейшим приключениям в Средиземном море поутих, а их американские коллеги проявляли невиданный профессионализм. В переговорах участвовало больше офицеров, которые излагали американскую точку зрения, были лучше осведомлены о проблемах, более опытны в защите американских интересов и менее трепетно относились к планам британцев. Преображение во многом было побочным эффектом разгрома в Касабланке. В преддверии «Трезубца» американские офицеры, преисполненные решимости не проиграть снова, часами тренировались обыгрывать британские предложения, использовать стратегию, называемую агрессивной аргументацией, и проявлять инициативу в разговорах.

Конференция «Трезубец» стартовала 12 мая с отчетов двух лидеров. Рузвельт, который выступал первым, признал, что наиболее логичным шагом после Северной Африки будет Сицилия, но добавил, что победа в Италии не будет иметь большого стратегического резонанса, а потери, которые она принесет, сократят силы, доступные для вторжения через Ла-Манш. Рузвельт также выразил сомнения относительно того, что итальянская кампания снизит давление на СССР, как предполагал Черчилль. Гитлер не станет перебрасывать двадцать или тридцать дивизий на запад, чтобы спасти Муссолини. По словам Рузвельта, авианалеты с Сицилии или с «итальянского сапога» могут привести к тому же результату, что и вторжение, но с гораздо меньшими человеческими потерями. Черчилль все еще говорил о вторжении через пролив в 1943 году, но его условия были настолько нереальными (немцы должны быть на грани поражения), что это был просто вежливый способ сказать «нет».

Рузвельт также был мастером двусмысленности; по его собственным словам, часто его левая рука не знала, что делала правая. Но в отношении второго фронта он проявил крайнюю прямолинейность и целеустремленность. Армии Соединенных Штатов и Великобритании начнут наступление на Европейский континент весной 1944 года, а в месяцы, предшествующие наступлению, операции, получившей название «Оверлорд», предоставят высший приоритет в плане людей и материального обеспечения.

Идея насчет Италии, которую Черчилль озвучил после выступления Рузвельта, мало походила на идею президента. В понимании премьера это был «первый приз, великая цель на европейско-средиземноморском театре военных действий», пружина в капкане, которая увлечет тысячи немецких солдат на запад, навстречу ледяной смерти в горах Монте-Кассино и Мон Велан. И это было только начало. Крах Италии мог также «означать начало заката Германии», ослабить давление на СССР, вытеснить итальянские войска с Балкан, уничтожить итальянский флот, заставить Турцию благосклонно присоединиться к союзникам и предоставить Британии и США «авиабазы для нападения на Балканы и Южную Европу». Разногласия, возникшие между Рузвельтом и Черчиллем, разделили их подчиненных на два лагеря. Во многих случаях американские и британские офицеры смотрели на одну и ту же проблему по-разному и приходили к совершенно разным выводам относительно того, как ее решить.

Весной 1943 года Объединенный комитет по стратегическим исследованиям, политическое подразделение Объединенного комитета начальников штабов, изучил источник этих разногласий и сделал вывод, что многие из них обусловлены особенностями британской истории, географии и демографии. Британии, небольшому островному государству, больше подходила периферийная стратегия. Бои на окраинах могли растянуть войну еще на год или два, но с меньшей вероятностью привели бы к катастрофическим потерям на уровне Первой мировой (50–60 % солдат). Стратегия также имела косвенные преимущества. Продолжение войны увеличивало вероятность того, что Германия и Советский Союз исчерпают себя и Британия сможет вернуться к своей традиционной роли арбитра при распределении сил в Европе.

Комитет также предложил объяснение одного из аспектов британского характера, который особенно озадачивал американцев: зацикленность на Ближнем Востоке. По-видимому, она возникла из-за страха оказаться зажатыми между империями в конце войны. Индия, где на протяжении десятилетий дул горячий ветер национализма, могла провозгласить независимость сразу после окончания войны, а через несколько лет ее примеру могли последовать Малайзия, Бирма и другие восточные колонии Великобритании. В Ливии, Палестине, Сирии, Иране и Ираке британцы видели исходный материал для создания новой империи, которая предоставит рынки сбыта для британских товаров и солдат для ее войн.

Англичан выводы комитета раздражали и озадачивали. У Великобритании действительно были планы на Ближнем Востоке, но не такие масштабные, как представляли себе американские коллеги. Британцы не обладали дьявольской хитростью, которую, казалось, приписывали им некоторые американцы. Один британский делегат объяснил эти обвинения неправильным толкованием национального характера. «Британцы совершили так много глупостей, – сказал он, – что американцы не могли принять их поведение за чистую монету и объяснили его неким злым умыслом».

После войны британский историк Д. К. Уатт провел исследование итогов конференции «Трезубец», которые, среди прочего, продемонстрировали непостоянство человеческой натуры. Уатт пришел к выводу, что в рамках конференции шло целых пять войн. Меньше всего внимания привлекла война с Германией и Японией, а больше всего – война между Великобританией и Соединенными Штатами. Где-то между ними находилась затяжная война между американской армией и флотом. В трактовке Уоттса вильямсбургская интерлюдия была временным перемирием, а дни разочарований и дискуссий, последовавшие за перерывом, стали уроком на тему силы компромисса. После двух лет безуспешных попыток Маршалл к концу конференции наконец убедил британцев совершить наступление через пролив. Его запланировали на 1 мая 1944 года, после чего совместные усилия следовало направить против немецких вооруженных сил, промышленности и экономики. В свою очередь, американцы пошли на две уступки. Операции в Средиземном море будут продолжаться, но с оговоркой, что в ноябре 1943 года союзники начнут перебрасывать людей и материальное обеспечение в Великобританию для подготовки операции «Оверлорд». Вторая уступка восстановила доступ Великобритании к ядерной программе.

На встрече в мае 1942 года Черчилль и Рузвельт договорились, что будут обмениваться информацией по разработке атомной бомбы, а основную работу выполнит Великобритания. Британским проектом, получившим кодовое название «Тьюб эллойс», руководил сэр Джон Андерсон, доверенный советник Черчилля. Никаких документов не подписывали, поскольку это было джентльменское соглашение между императором Востока и императором Запада. Несколько месяцев спустя выяснилось, что Британии не хватает ресурсов для реализации крупного научного проекта и ведения глобальной войны. Андерсон, стремясь сохранить для Великобритании статус равноправного участника проекта, предложил британским ученым, работавшим над созданием бомбы, переехать в Соединенные Штаты, где проводились самые передовые исследования. «Мы должны… признать тот факт, что разработок, которые мы проводим у себя, становится все меньше и меньше, – сказал он Черчиллю. – Если мы оперативно не извлечем из этого выгоду, нас быстро обгонят. Сейчас мы можем сделать реальный вклад в совместные исследования. Скоро мы останемся ни с чем». На следующее утро Черчилль написал Андерсону записку: «Как и было предложено». Так было до конференции в Касабланке, когда встревоженный Андерсон телеграфировал Черчиллю, что американцы готовятся резко сократить объем информации, предоставляемой Великобритании в рамках соглашения. Предлогом для этого были соображения безопасности, писал Андерсон в своей телеграмме, «но есть серьезные подозрения, что, использовав наши достижения и отказавшись от сотрудничества, военные власти США не так уж много потеряют». В мартовском меморандуме американцы вновь озвучили намерение ограничить доступ Великобритании к ядерной программе и заявили, что это будет касаться «большей части программы „Тьюб эллойс“». Одно из последних предложений особенно раздражало Андерсона: «Судя по всему, власти Соединенных Штатов ожидают, что мы продолжим обмен информацией „в тех аспектах, где наши исследования их опережают“. Это совершенно недопустимо». Премьер сказал, что полностью согласен. На конференции в Касабланке Гопкинс заверил, что «все будет в порядке», когда Черчилль пожаловался на ограничения, наложенные американцами в рамках программы, которая сейчас известна как Манхэттенский проект. В марте Черчилль снова написал Гопкинсу. «Время идет, – писал он, – но никакой информации мы не получаем». Две недели спустя в очередном обращении к Гопкинсу Черчилль повысил тон: «Я очень обеспокоен тем, что не слышу от вас данных по „Тьюб эллойс“». В начале апреля, разочарованный продолжающимся молчанием Вашингтона, Черчилль попросил Андерсона оценить, сколько будет стоить создание британской бомбы, а своего научного советника лорда Черуэлла – сколько времени потребуется, чтобы создать такое оружие. По словам Черуэлла, даже если программа получит высший приоритет, пройдет от шести до девяти месяцев, прежде чем Великобритания сможет начать производство ядерного оружия. Последние надежды Черчилля на создание британской бомбы рухнули 13 мая, когда Соединенные Штаты скупили всю продукцию канадских урановых рудников на ближайшие два года.

Однако утешительный приз Черчилль все же получил. Доступ Великобритании к программе «Тьюб эллойс» был восстановлен, а Рузвельт пообещал, что впредь проект будет осуществляться как совместное предприятие. Не все советники президента обрадовались этому решению. В целом к середине 1943 года начали формироваться два разных видения места Америки в послевоенном мире. Один лагерь, возглавляемый такими людьми, как Джеймс Конант, задумывался о послевоенном «Американском мире», исходя из положения Соединенных Штатов как единственной ядерной державы. Видение Рузвельта было несколько другим: послевоенный мир будут контролировать «четверо полицейских»: США, Китай, Великобритания и СССР. Но Китай едва справлялся с внутренними проблемами, а Советскому Союзу нельзя было доверять. Решение Рузвельта восстановить доступ Великобритании к программе «Тьюб эллойс» было не актом благотворительности, а политической необходимостью. В конце войны ему нужен был надежный союзник, достаточно сильный в военном отношении, чтобы помочь Америке держать весь мир под контролем.