Петрункевич обещал переговорить с Г. И. Шрейдером («Сын Отечества») и Н. Ф. Анненским («Русское богатство») и заключить с ними хотя бы временное перемирие. Если же они откажутся, он предлагал перейти в наступление.
Оказавшись в России, Струве резко отшатнулся вправо. 12 октября он отплыл в Санкт-Петербург в компании В. В. Водовозова. Прибыв в столицу, Струве сразу же пошел в Вольное экономическое общество на рабочее собрание, но не смог на него попасть. Тогда отправился на заседание Союза инженеров, где его встретили овациями. Однако сам Струве был настроен не столь восторженно. По его оценке, на заседании говорили всякий «радикальный вздор». Наконец, по окончании тяжелого дня он оказался на Большой Морской у В. Д. Набокова, где лег спать, однако выспаться не получилось. На следующий день предстояло совещаться у И. И. Петрункевича, затем — у Л. И. Петражицкого. Обсуждалась возможность назначения князя Е. Н. Трубецкого на должность министра народного просвещения. Большинство решило, что идти в министры не стоит. После совещания Струве отправился на обед к И. В. Гессену. Там обсуждался план работы над будущей газетой (речь шла о газете «Речь»). Вечером надо было посетить собрание петербургских «освобожденцев»:
Это было какое-то истерическое полоумие; и даже рассудительные люди, как твой брат (В. А. Герд. —
Декабрьские события в Москве стали новым потрясением для Струве. Он не знал, как относиться к газетным публикациям: верить или нет. Слышал рассказ князя Петра Долгорукова, которого чуть не убило артиллерийским снарядом. По его оценке, это был кровавый фарс:
Баррикады игрушечные, по которым делают залпы и палят пушками, между тем как очень легко было бы не допустить вовсе их сооружения. Одно почти несомненно: 1) новый крах крайних партий; 2) новое банкротство министерства Витте.
В силу крушения леворадикальных объединений большая ответственность ложилась на конституционных демократов: им приходилось в одиночку бороться за освобождение России. Струве писал жене по дороге из Санкт-Петербурга в Москву: «Ужасно как наши крайние партии испортили дело освобождения!» 28 декабря он подводил итоги бурного года:
Радикальная русская интеллигенция после 17-го октября [1905 года] провалилась на политическом экзамене и в лице крайних партий даже ужасно подвела народ. Все это страшно грустно, но это так, и таким людям, как я, страшно стало трудно работать, потому что после ужасов Москвы, где на Бронной, по рецепту безмозглых интеллигентов, строились бутафорские баррикады, а на Пресне гибли рабочие, после всего этого относиться снисходительно к бессмысленному радикализму разных членов «Союза Союзов» и т. п., нравственно невозможно и политически нелепо. Я многое теперь понял и к своему ужасу убедился, что я был прав, не ожидая ничего хорошего от наших крайних партий. До тех пор пока железное кольцо самодержавия держало интеллигентов, — они еще могли рассуждать, а потом пошла писать губерния. Изволь теперь исправлять всю эту бессмыслицу!
Среди друзей Струве многие разделяли эту точку зрения. В декабре 1905 года Б. А. Кистяковский говорил Нине Струве, что «освобожденцы» переоценили свои силы. Они чересчур верили в революцию.
Освобождение на местах
Уже осенью 1903 года начали создаваться местные отделения Союза освобождения. «Большая петербургская группа» была старейшей. В Москве «освобожденцев» было больше, и они были более деятельны. Возникла группа в Киеве. В нее вошли Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, В. В. Водовозов… Среди членов группы были адвокаты, профессора, железнодорожные и иные служащие, гимназические учителя. Отказался войти князь Е. Н Трубецкой. Для него была неприемлема пораженческая позиция журнала «Освобождение» в Русско-японской войне.
Как впоследствии писал Д. И. Шаховской, местные отделения Союза освобождения не были слишком обременены делом. Прежде всего, их занимала проблема доставки журнала. Этот вопрос был в целом решен. Транспортировка издания достигла известного совершенства, правда, самого журнала явно не хватало: социал-демократической «Искры» и эсеровской «Революционной России» в провинции было заметно больше. «Освобождение» не продавали и не раздавали, а давали на время почитать. Желающие ознакомиться с журналом записывались в очередь. По словам В. В. Водовозова,
каждый экземпляр шел по рукам и зачитывался даже [не] до дыр, а до полнейшего уничтожения, что было неизбежно, так как экземпляры, предназначавшиеся для пересылки в Россию по почте, печатались на исключительно тонкой, почти папиросной бумаге.
Увеличилось число членов местных отделений Союза. К марту 1905 года в его составе числились 1600 человек, входивших в 65 групп. В том числе 250 человек в Москве (15 групп), 150 человек в Санкт-Петербурге (7 групп), особая санкт-петербургская еврейская группа — 60 человек, 140 человек в Екатеринославле, 90 человек в Самаре (2 группы), 80–90 человек в Воронежской губернии, 80 человек в Киеве (6 групп), 150 человек в Саратове (8 групп), 40 человек в Полтаве, 25 человек в Одессе (2 группы), 30 человек в Харькове, 30 человек в Таганроге, 25 человек в Тамбове, 15 человек в Смоленске, 12 человек в Вологде, 12 человек в Туле, 12 человек в Сумах и т. д. Около четверти всех членов объединения составляли земцы-конституционалисты.
Иными словами, речь идет о довольно скромной по численности группе — даже для 1905 года. Для сравнения, по сведениям П. Н. Милюкова, к Союзу союзов летом 1905 года примыкали около 40 тысяч человек. Князь Петр Долгоруков признавался, что без широкой поддержки силы Союза освобождения и Союза земцев-конституционалистов ничтожно малы. Так, в Суджанском уезде Курской губернии было 3 земца-конституционалиста и 60 земских служащих, которые принадлежали Союзу союзов.
«Освобожденцы» пытались оказывать влияние на профессиональные политические союзы. В. А. Герд вел работу среди учителей. Он делился своими впечатлениями со Струве:
Я близко знаю Союз педагогический. Им поднята целая громадная волна сознательной политической работы. Из провинции летят полные жара послания и письма, а здесь по всем 12 районам происходят постоянно собрания, где не только разбирают политические темы, но слушают доклады; ведут деятельную работу по пропаганде идей в рабочих и других средах.
Герд предлагал задуматься, как оказывать влияние на прочие союзы. Они по большей части были политически инертны:
Среди этих союзов есть союзы политически мало сознательных общественных элементов — союз фармацевтов, ветеринаров, союз конторщиков и бухгалтеров. Я считаю, что завоевание этих союзов для политической борьбы и даже распространение среди них ненависти к современному строю было бы очень крупным приобретением для освободительного движения.
Уверенности в успешности этой работы не было. И тогда, в 1905 году, с мест шли постоянные ламентации: Совет Союза освобождения ничего не делает. Из центра нет указаний, никаких лозунгов. При этом, по оценкам самих же «освобожденцев», они не могли принять определенное решение:
При решении возможно ошибиться, не уловить момента, тут нужна уверенность, сознание своей силы, а у нас этого-то и нет. Мы не политическая партия, а политический клуб, где рождаются идеи, разносятся отсюда по всей стране и создают общественное мнение. Действовать как нечто целое мы не можем. Будем надеяться, что действовать будет Конституционно-демократической партия.