М.: А зачем тогда у тебя распятие висит?

Р.: Это я так медитирую.

М.: Чё?

Р.: Я размышляю над сценой в саду, над идеей допущения собственной казни.

М.: Но в Бога ты не веришь, а во что тогда?

Р.: Я считаю, что это не стоит обсуждать на работе.

М.: Стой… погоди. Мы три месяца вместе работаем, а я о тебе ничего не знаю. Но сегодня, после случившегося, сделай одолжение. Я же не обратить тебя пытаюсь.

Р.: Ладно, я считаю себя реалистом, но с точки зрения философии я пессимист.

М.: Ну и что это значит?

Р.: Я не душа компании.

М.: Да ты и без компании не сахар.

Р. (вызывающе смотрит на него): Я полагаю, что человеческое сознание – огромная ошибка эволюции. Мы стали копаться в себе. И часть природы оказалась от нее изолирована: мы создания, которых по закону природы быть не должно.

М.: Это звучит чертовски ужасно, Раст…

Р.: Мы – существа, поглощенные иллюзией индивидуальности. Этим придатком сенсорного опыта и чувств мы запрограммированы, что каждый человек – это личность, но на самом деле мы никто.

М.: Я бы на твоем месте на людях об этом помалкивал: люди здесь так не думают, да и я тоже.

Р.: Лучшее, что мы можем сделать как биологический вид, – противостоять программированию. Отказаться от размножения. Взяться за руки и вымереть. Однажды в полночь, дружно, по-братски, отказаться жить.

М.: Тогда зачем вообще просыпаться по утрам…

Р.: Убеждаю себя, что я свидетель бытия. Но на самом деле я просто так запрограммирован. Покончить с собой кишка тонка.

М.: Выбрал, называется, денек с тобой пообщаться. Три месяца от тебя ни слова – и вот…

Р.: Сам спросил.