Глава 26

Смятые простыни, как лепестки пионов. У них такой же аромат. Тягучий, сочно-зелёный, с травянистым послевкусием. Или бархатный, приторный, как махровые бардовые цветы. Они рассыпаются по полу, ломают стебли. Они занимают все пространство и все мысли, оставляя одну единственную: он со мной, я с ним. И нет ничего больше для двух безумцев, что упоительно счастливы в своём вымышленном мире, где он приносит цветы на каждую из встречу. Он не повторяется в выборе и кажется, что каждый поцелуй теперь цветочный. Почти как французский, только со вкусом гиацинтов, полевых ромашек или, как сейчас, пионов. А я в этом неправдивом мире смеюсь больше дозволенного, ем клубнику, что опять же приносит он и… И что я ещё делаю? Упиваюсь неразбавленным наслаждением, которое, как игристое вино жжет губы, щекочет язык и оставляет после себя кислинку предвкушения.

Нам, чокнутым безумцам, не нужен остальной мир. Зачем? Мы построили свой из хрустального янтаря, как леденец, в коем играет солнце. Из морской соли, которой пропитываются тела и воздух. Она оседает такой тонкой паутинкой, что будоражит рецепторы, если прикоснуться губами к жёсткому плечу. Из напитанной тёплом земли, что в июне пахнет особенно: сухо, разнотравьем и бабочками. Никто не знает как пахнут бабочки. Но я уверена, что именно так: летним дождем, росой, что пристраивается на тонких веточках, дикой земляникой.

Этот мир столь хрупок, что оба его создателя боятся потянуть не за ту нитку, поэтому берегут его, окружают огнём своих тел, делятся радугой, что после летнего дождя видна отчётливо. Мир укрытый тихими разговорами, шёпотом под тонкой простыней и стонами без неё. Мир…

Как целый остальной мир становится незначимым, лишь только одно упоминание, всплеск, память подсовывает нам дагерротипы где только двое, растворившиеся друг в друге, согретые друг другом под июньским солнцем, танцуют одним им понятные танцы из прикосновений кожи, поделённого на двоих дыхания?

Я хочу кричать, плакать, только, чтобы это не прекращалось. Чтобы и дальше было это лето, где только я и Никита. Я не понимаю как одна постель может так связать людей, да и не стоит этого понимать, ведь важны только его жёсткие пальцы на моем теле, мои вздохи, тонкие касания, которых нам не хватает и день за днём мы продолжаем играть в эту игру. Я обезумела от прилива наслаждения, все видно через призму розовых очков, но я не люблю.

А он…

Никита-человек праздник. Всплеск эмоций. Он не знает слова «нет», для него звучит только одно «да». И иногда оно меня ломает, заставляет делать нереальные вещи, а потом я не понимаю как жила без этого. Он словно зажжённый салют с грохотом, вспышками. Его всегда много, но потом мне мало. Его мало, голоса, запаха…

Он соткан из противоречий и самых безрассудных поступков. Он забирает меня с работы, вывозит в лес, что скрывает за собой поворот реки. Закатное солнце на побережье золотит кожу, илистый запах речной ряски, грубый горячий песок и только он в моих глазах, с шальной улыбкой, с хриплым бархатным голосом. И ночь на капоте машины в росчерках звездопада.

Он наполнен музыкой, что льётся из старой гитары, которая висит в углу квартиры. Серебряный перебор под звон дождя. Одна ночь на двоих в свете свечей и тепле прогретого за день воздуха. Медленная мелодия по струнам.

И танцует он под любую музыку. И везде. В ресторане, где летняя веранда со сценой, он отжигает под «Челентано», умело пародируя и актёра, и певца. Вокруг него толпа и он, как рыба в воде в ней. Его тело само отзывается на мелодию, он нереально притягателен и я ловлю себя на мысли, что да, такой мужчина мой. Не весь, но…

Никита спускается со сцены одним прыжком и с распахнутыми руками. Футболка приподнимается и оголяет косые мышцы живота, и я чую эти голодные взгляды. А на пустой парковке гипермаркета показываю ему насколько он хорош. И он втягивается в эту непонятную игру, чтобы убедить, что хороша для него уже я. И я убеждаюсь, выдыхая его имя, шепча…

Мы могли не виделся по несколько дней. Не писать и не звонить. Просто поддерживать это амплуа простой постели между нами, пока в какой-то момент один из нас дуновением желания не разбивал вдребезги стену безразличная. И мы снова находились вместе, горели от переполнявшего вожделения. И в такие моменты я думала, что он псих. Напрочь извращённый псих, что стягивает мои руки за спиной своим ремнём, чтобы медленно, сантиметр за сантиметром, упиваться моим пламенем. Подозреваю, он тоже думал, что я ненормальная, которая в ресторане тихонько соскальзывает со своего стула и под прикрытием длинных скатертей останавливается у него между ног.

Он не умел красиво говорить, просто был честен. И мне поневоле захотелось ему ответить тем же. И на ничего не значащие вопросы о том какая кухня сегодня, нравиться ли мне Gunses Rose и сколько мужчин у меня было до него, я выдаю правду. Она не нравиться иногда, но он делает безразличное лицо, тем самым подвирая самому себе, и мне до кучи, но говорит полностью противоположное его маске пофигизма.

Никита эксцентричен. Он презирает темноту в постели, одежду после неё и долгие разговоры. Ему нравиться смотреть на мое тело, сведённое судорогой оргазма. Ему не зазорно играть на гитаре голым, стратегически прикрывая пикантное место. Ему проще сказать, что я хочу услышать. И как-то так выходит, что он по-прежнему остаётся честен.

Мы не любим, просто хотим. Под покровом душной ночи. В разгоряченном салоне авто. Облитые соком клубники. Под палящим солнцем одного из парков. В непроглядной тишине загородных дорог. В сумраке побережья.

Никита, да, человек праздник. Он заражает своей любовью к жизни, к эмоциям, к вожделению. Он собран по закоулкам женских фантазий. Он холит свою свободу и наслаждается таким несвободным со мной.