— Они свалили, собирайся, — прошипела в самое ухо рыжеволосая. Я притворилась, что не слышу и продолжила обнимать подушку. Подруга встала с постели и вышла из спальни, а я растянувшись в позе звёзды и пародируя страуса, закопалась в подушки.

Через полчаса меня снова толкнули.

— Вставай, надо успеть пока курицы не проснулись…

Что успеть я не знала, но ещё интенсивнее вжалась в постель. Олеся в лучших традициях белорусских партизанов подкралась и схватила меня за волосы на манер вождей, встряхнула прядями.

— Что тебе, дьявол? — пробурчала я.

— Тебе понравиться.

И столько загадочности было в ее голосе, что я помимо воли заинтересовалась. А через четверть часа мы ехали по какой-то проселке. Погода за ночь не испортилась, но утро все равно было прохладное. Я ёжилась и куталась в худи, что мне одолжила рыжеволосая. К концу пути я немного согрелась и перестала зевать. А выехали мы к реке. Я грешным делом подумала, что подруженция тоже решила рыбачить. Но завидев как она смело вытаскивает белый саван из багажника, успокоилась. Спуск к воде был пологим, а на берегу стояла проржавелая бочка, видимо рыбаки тут костёр так разжигают.

— И стоило из-за платья вставать в такую срань? — я забрала бутылку с розжигом для мангала и поразилась предприимчивости одноклассницы.

— Может рань? — уточнила девушка, впихивая подол в бочку.

— Рань это девять утра, а шесть это срань.

Свинтив крышку с бутылки, я барским жестом плеснула из неё на ткань. Олеся перехвалила мою руку и тоже приобщилась к действу. Потом вытащила коробок каминных спичек, подожгла одну и остальные вручила мне. Я повторила за ней. И мы синхронно их бросили в белоснежный фатин.

Я не почувствовала ничего. Ни горечи, ни боли, ни печали. Просто тряпку сжигала. Правда горело хорошо, ровно. А отклонившись от костра, я заметила на жестяном боку клок атласа с жемчугом. Не помню, чтобы на моем платье такое было. Перевела взгляд на подругу, у которой были расширенные зрачки. Она всматривалась в пламя и заламывала пальцы.

— Лесь, там было не только мое платье?

— Да, — сдавленно призналась рыжеволосая и присела на корточки, закрыв лицо руками, а потом я услышала всхлипы.

Нет, нет, нет. Не смей даже, я не умею успокаивать истерики. Я боюсь. Как я могу помочь человеку, если себе первую эмоциональную помощь оказать не в состоянии?

Я обхватила подругу за плечи. Прижала к себе. Она повались на песок, вынуждая меня сесть на колени вместе с ней. Я придавливала ее к себе, боясь, что вот когда она разойдётся в рыданиях, тогда мне точно ничего не поможет. Я гладила ее по вьющимся волосам, что выбились из стянутого резинкой хвоста. Говорила. Шептала. Укачивала. А она ревела навзрыд.

Не знаю сколько мы просидели в обнимку на берегу реки в лучах рассветного солнца, но платья успели прогореть. Олеся больше не плакала. Судорожно цеплялась наманикюренными пальцами мне в толстовку и просто молчала.

— Ты хочешь развод? — я задала самый логичный вопрос, боясь услышать ответ.

— Не знаю, — он отстранилась и вытерла тыльной стороной ладони лицо. — Я просто запуталась…

— Хочешь уедем?