Он снова шокирован, ему требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя. А я думаю только о том, как испуганно он выглядит, о нехватке уверенности в его взгляде, неустойчивости позы.
Отец хватает меня за рубашку, отчаянно пытаясь вернуть контроль, и толкает рукой в лицо так, что я врезаюсь в кухонный шкаф. Впившись ногтями в ладони, сжимаю кулак и ударяю его в голову со всей силы. Зарычав, он отталкивает меня назад, я падаю на стойку, сбивая набор ножей на пол. Я хочу двинуться вперед, но отец кидается в мою сторону. Ускоряясь, пытаюсь перепрыгнуть через стойку, он ловит край моей рубашки и опрокидывает меня на пол. Я стараюсь дотянуться до него рукой, но он уклоняется.
Я ничего не чувствую. Внутри меня все абсолютно мертво, я разворачиваюсь, пихая его в грудь руками. Отец не отпускает меня, даже когда сам падает на пол, утягивая меня вслед за собой. Пытаюсь перевернуться, чтобы оказаться сверху, но мгновение спустя чувствую, как что-то острое впивается мне в бок, и все останавливается.
Он поднимается, держа в руках окровавленный нож.
— Почему ты никогда не слушаешь меня? — отец бросает нож на пол, к моим ногам, и тот со звоном ударяется о плитку. Его лицо белое, словно у призрака, пока он пятится назад. — Ты, чертов… — он проводит пальцами по лицу, после чего выбегает через входную дверь, оставляя ее открытой, холодный ветер врывается в комнату.
Каждая часть тела болит, будто в меня вонзили тысячу ножей, вместо одного. Переворачиваясь на бок, подползаю к стойке, прислоняюсь к ней спиной, прижимаю руку к ране. Кровь покрывает мои дрожащие пальцы и сочится из дыры в рубашке, заполняя стыки кафельного пола подо мной. Закрываю глаза, с трудом дыша, но боль побеждает.
Я думаю о Келли, чем она сейчас занимается, как отреагирует, когда узнает, что произошло. От этих мыслей больно, хотя не должно быть; от мысли, что я покидаю ее, что она покидает меня, что я больше никогда не буду с ней. Я не могу этого вытерпеть.
Поднимаю нож, моя рука трясется, когда подношу лезвие к предплечью. Я делал это тысячи раз, чтобы заглушить боль. Все началось, когда мне было семь, и я понял, что нанося себе порезы, могу дышать – это помогло пережить ад, который представляла собой моя жизнь. Это мой мерзкий секрет, тьма, живущая внутри меня. С каждым порезом боль начинает затихать, а кровь заливает пол.
Я просыпаюсь в пустой кровати, и паника проносится по телу. Куда он ушел? Хватаю телефон с тумбочки, пишу Кайдену несколько сообщений, но он не отвечает. Обувшись, выбегаю на улицу, ищу его. Мне нужно поговорить с ним о прошлой ночи, рассказать ему, что мы просто должны забыть обо всем, ведь когда Кайден рядом, случившееся с Калебом не так пугает.
Солнце едва показывается из-за гор, окрашивая небо в ярко-розовый цвет, но эта красота обманчива, учитывая то, что происходит внизу, где дует холодный штормовой ветер.
Мой отец сидит за кухонным столом, когда я захожу в дом. Его каштановые волосы идеально причесаны, он в галстуке и классических брюках, в полной готовности к сегодняшнему обеду в честь Дня благодарения.
Он хмурится, оторвав взгляд от своего завтрака.
— Ты в порядке? Такое ощущение, что ты плакала.
— Все нормально, — оглядываю гостиную, прежде чем вернуться обратно на кухню. — Где мама? Мне нужно попросить у нее машину.
— Она в душе, — папа поднимается со стула, ставит свою тарелку в раковину, изучая меня. — Кажется, ты похудела. Поешь сегодня хорошенько. После обеда будет игра, я хочу, чтобы ты тоже приняла участие в этом году.
— Хорошо, — я едва слышу его, пролистывая свои сообщения, но там нет ничего нового от Кайдена. — Можно я возьму твою машину? Я ненадолго, обещаю.
Он достает ключи из кармана.
— Ты уверена, что все в порядке? Похоже, ты чем-то очень расстроена.
— Со мной все хорошо, — уверяю я, немного нервничая. Наверно, я действительно жутко выгляжу, раз даже папа заметил. — Мне просто надо навестить друга.