— Ты труп, сукин сын.
Щелкнув суставами, я подаюсь вперед, чтобы нанести очередной удар, но он подскакивает и кидается на меня. Опустив голову, Калеб врезается мне в живот, давая под дых, наша обувь скользит в грязи, мы едва сохраняем равновесие. Кто-то кричит из толпы, когда мы падаем на землю.
Я снова и снова врезаю кулаком ему по лицу, полностью потеряв самообладание, словно все, что годами копилось внутри, вырывается наружу. Кто-то пытается меня оттащить, но я стряхиваю его с себя неоднократно. Не знаю, сколько времени проходит, пока продолжаю наносить удары. Наконец, кому-то удается оттянуть меня от Калеба.
Я отбиваюсь от рук, думая, что это Люк, но отблеск красно-синих огней на воде возвращает меня в реальность, когда офицер полиции защелкивает наручники у меня на запястьях.
— Не двигайся, — орет коп, толкая меня вперед, отчего я падаю на колени в грязь.
С окровавленными руками за спиной, смотрю, что сделал. Калеб все еще дышит, но его лицо в крови и опухло настолько, что не разобрать черт. Не уверен, что сожалею, ведь в итоге правосудие в честь Келли восторжествовало.
***
Уж лучше остаться в тюрьме, чем вернуться домой, поэтому я отказываюсь звонить отцу. В конце концов, один из офицеров позвонил ему сам, из-за его глубокоуважаемого статуса в городе. Мой отец всегда был щедрым жертвователем, следовательно, люди автоматически считают его отличным парнем.
Спустя несколько часов я сижу за столом на кухне у себя дома. Мама уехала в аэропорт, встречать Тайлера. Ей пришлось взять такси, потому что ни один из них не будет достаточно трезв, чтобы сесть за руль. В доме остались только мы с отцом. Чему-то сегодня наступит конец, но я пока не уверен, чему именно.
— Что за дерьмо, — орет отец, нарезая круги по кухне, потом пинает ботинком дверь шкафа, оставив выбоину в древесине. — Мне звонят посерди чертовой ночи, чтобы вытащить твою задницу из тюрьмы, потому что ты с кем-то подрался, - он замолкает, проведя пальцем по небольшому порезу под глазом, оставшемуся после нашей драки. — Да ты сегодня в ударе, мелкий кусок дерьма.
— У меня был хороший учитель, — бормочу в ответ, ребра и рука болят, но я никогда не ощущал подобного удовлетворения.
Отец поднимает стул и бросает его через комнату, сбивая полку и разбивая вазу. Я даже не вздрагиваю. Просто провожу большим пальцем по трещинам в столе.
— Когда я допустил ошибку в твоем воспитании? — обогнув кухонный островок, он выходит в центр комнаты. — Ты уже в два года был никчемным.
Я смотрю на стену, представляя улыбку Келли, звук ее смеха, нежность ее кожи.
— Ты меня слушаешь? — орет отец. — Черт, Кайден, перестань меня игнорировать!
Закрываю глаза, вновь вспоминая, каково было прикасаться к ней, целовать ее тело, вдыхать аромат ее волос, быть в ней.
Отец ударяет кулаком по столу, и мои глаза раскрываются.
— Поднимайся.
Встаю, опрокидывая стул на пол. Я готов. Пока он сгибает локоть, замахиваясь, я сжимаю кулак и ударяю его в челюсть. Боль поражает нас обоих, когда наши кулаки врезаются в лица друг друга. Остановившись на мгновение, он действительно смотрит на меня, словно видит впервые, прежде чем швырнуть меня в стену, схватив за плечи.
— Завязывай, мелкий засранец! — отец ударяет меня в бок коленом, а я в ответ врезаю кулаком ему в щеку.