Книги
Советский Пушкин
Пушкин то печалился, то сердился. Он пробовал смириться, пробовал найти гармоническое разрешение осадивших его сложных и болезненных противоречий:
Пушкин старался, не помня зла, быть благодарным жизни за ее добро. Черты, которые он внес в характеристику образа Ленского, в какой-то степени были свойственны и самому поэту. И он иногда хотел подойти к жизни по правилу:
Встречая одну из лицейских годовщин, провозглашает же Пушкин:
Пушкин не терял различия между добром и злом, он не вторил панглосовской мудрости, считавшей каждое проявление зла только ступенью к лучшему. Представление об истинной цене Александра I он сохраняет и в час душевного размягчения, но он готов его простить за его славу, за его положительные достоинства, как он готов простить всех, причинивших ему зло. Но простить нельзя, прощение не разрешает противоречия, в котором страдательной стороной был именно он, поэт. Пушкин готов был простить, но изменить свою природу он не мог; он не мог перестать быть гением, перестать стремиться к счастью, независимости и сохранению своего человеческого достоинства, а люди, господствовавшие над жизнью, не могли простить ему его идеалов. Холопы хотели и из него сделать холопа, – это не удавалось, холопы окружали свободного гения враждой и травлей. Пушкин все более чувствовал себя одиноким и затравленным, подобно Барклаю де Толли из стихотворения «Полководец»:
Как это часто бывает в поэзии у Пушкина, он свое личное переживание объективирует в образ, живущий независимо от его индивидуальных переживаний. Однако, поэт не в силах удержать обуревающих его скорбных чувств, он изливает их в прямой сентенции, в прямом нравоучении:
Под конец жизни Пушкин чувствовал себя одиноким, отщепенцем. Одиночество было ему тяжело, потому что оно было результатом не мизантропии, не пессимизма, не субъективистского взгляда на мир. Поэт сравнивал себя с эхом, откликающимся на всякий звук вселенной, на всякий людской голос, но которое само не имеет отзыва. Отщепенство Пушкина было результатом враждебного или в лучшем случае равнодушного отношения к нему действительности. Деятельная, доброжелательная, общительная и оптимистическая натура поэта толкала его во все сферы жизни. Овсянико-Куликовский, не очень разбиравшийся в смысле пушкинского творчества и даже в его эстетической ценности, дал, однако, довольно близкую к истине психологическую характеристику «неугомонности» поэта: «Живой, как ртуть, – писал он, – впечатлительный и горячий, как истый «сын юга», точно он в самом деле родился «под небом Африки своей», Пушкин «торопился» не только «жить и чувствовать», но и действовать… Он действовал слишком прытко, точно какой-то бес дразнил и манил его – браться за все и во все вмешиваться, – от придворных интриг до журнальных дрязг. В начале 20-х годов ему ужасно хочется быть «заговорщиком», и тайны декабристов не дают ему спать. В Кишиневе и в Одессе он будирует, ссорится с начальством, дерется на дуэли, ведет светскую, рассеянную жизнь. Живо интересует его и цыганский табор и восстание греков. В Михайловском он томится от «бездействия», пишет ненужные прошения и чудные письма, брызжущие умом и заразительной жизнерадостностью. В 1826.году ведет «хитрую политику» с Николаем Павловичем. В Петербурге впутывается в великосветские интриги, ссорится с министрами, затевает журнал и газету, полемизирует с Булгариным и др., вступает в компромисс с Гречем, будирует, шалит. Он и поэт, и историк, и критик, и публицист. Не может держать язык за зубами и пишет то гимны, то эпиграммы.
В ряду наших великих писателей едва ли найдется другой столь «беспокойный» человек, как Пушкин, разве только Лермонтов. Но у Лермонтова эта сторона соединялась с задатками «трибуна», с способностью к пламенному негодованию и протесту. Пушкин был «беспокойный» и неугомонный человек просто потому, что, одаренный натурою не по-русски живой, он был решительно неспособен сидеть сложа руки. В нем не было ничего «обломовского»…
В психологический набросок Овсянико-Куликовского необходимо внести одну существенную поправку. «Натура» Пушкина была не «африканскою» или какой-либо иною, а типично русскою. Не все русские люди были Обломовыми. Трезвость, ясность, отсутствие мистицизма и национальной нетерпимости, расторопность, живость, инициативность, любознательность, широта кругозора – все эти черту, свойственные Пушкину, являются как раз чертами русского национального типа, но активную, деятельную сторону пушкинского гения Овсянико-Куликовский уловил верно.
Один из пушкинских плакатов.
Поэт принадлежал всем народам Советского Союза
Одиночество Пушкина было результатом не скаредности духа, не обиды на людей, не высокомерного индивидуализма. Пушкин протягивал руку за встречным рукопожатием, – ему в открытую руку клали камень. Пушкин шел к людям с открытой душой, – люди, с которыми имел дело Пушкин, глумились над предлагаемыми им бесценными дарами. Куда бы ни толкнулся поэт, везде жизнь встречала его недружелюбно и враждебно. Причина отщепенства Пушкина заключалась не в поэте, а в тогдашней действительности. В этом столкновении Пушкина с действительностью никто не мог отступить. Пушкин не мог отказаться от самого себя, жизнь не хотела без бою уступить свои веками установившиеся порядки.
В трагическом этом конфликте сильнее была жизнь. Поэт был беззащитен, роковая развязка становилась для него неизбежной. Поэт, думавший о смерти мужественно и примиренно, как о последнем тихом сне, должен был встретить тяжкую, неспокойную, мучительную не только физически, но и нравственно смерть. Но горестная и тяжкая гибель поэта обозначала только временное физическое торжество его врагов: поэт уже создал непреходящие ценности, которые обнаружат все свое значение только тогда, когда социальное зло падет и установится справедливый общественный порядок, обеспечивающий уважение и условия достойного существования для всех людей вообще и для каждого человека в отдельности.
Конфликт, погубивший Пушкина, – был конфликтом общего, а не частного порядка. В противоречиях творчества и жизни Пушкина обнаружилось не столкновение гения со средой или гения с непониманием обыкновенных людей, а столкновение огромного социального содержания. Все противоречия, грозно и неразрешимо вставшие перед Пушкиным, могут быть сведены ближайшим образом к столкновению проснувшейся и гармонично выраженной человечности (гуманности) с законами и нравами деспотического и рабовладельческого строя. Таким образом определял значение творчества Пушкина уже Белинский. Свои статьи о Пушкине Белинский заканчивает следующими словами: «К особенным свойствам поэзии Пушкина при-надлежит ее способность развивать в людях чувство изящного и чувство гуманности, разумея под этим словом бесконечное уважение к достоинству человека как человека. Несмотря на генеалогические свои предрассудки, Пушкин по самой натуре своей был существом любящим, симпатичным, готовым от полноты сердца протянуть руку каждому, кто казался ему человеком. Несмотря на его пылкость, способную доходить до крайности, при характере сильном и мощном, в нем было много детски-кроткого, мягкого и нежного. И все это отразилось в его изящных созданиях. Придет время, когда он будет в России поэтом классическим, по творениям которого будут образовывать и развивать не только эстетическое, но и нравственное чувство». (Белинский, том XII, стр. 218.)
Да искусство Пушкина – нравственное искусство. Нравственное не в ханжеском смысле, не потому, что в поэзии Пушкина нет отражения излишеств молодого разгула, а потому, что в ней проявилась проснувшаяся и оформившаяся богатая личность, рассматривавшая других людей не только как равных себе, но и как условие развития собственных дарований и собственного счастья. Поэзия Пушкина насыщена положительными социальными чувствами. Чернышевский так же, как и Белинский, в характеристике Пушкина выделяет «нравственное здоровье»: «Живость, пылкость, впечатлительность, – писал он, – способность увлекаться и увлекать, горячее сердце, жаждущее любви, жаждущее дружбы, способное привязываться к человеку всеми силами души, горячий темперамент, влекущий к жизни., к обществу, к удовольствиям, к тревогам, нравственное здоровье, сообщающее всем привязанностям и наклонностям какую-то свежую роскошность и полноту, отнимающее у самых крайностей всю болезненность, у самых прихотей, которыми богата его молодость, всякую натянутость, побеждающее, наконец, всякие односторонние увлечения, – эти черты ясны для всякого, кто читал его произведения, кто имеет хотя малейшее понятие об его жизни». (Чернышевский, Избранные сочинения, 1934 г… стр. 190.)
Чернышевский недаром вносит в определение нравственного здоровья поэта общительные чувства – любовь, дружбу, симпатию к людям – имеющие смысл и цену только тогда, когда человек в них относится к своему контрагенту как к равной и независимой величине.
Нравственно-здоровое отношение к людям Пушкин не, ограничивал кругом близких себе Людей. Оно характеризует его воззрение на всех людей, на человека вообще. Пушкин, относившийся к человеку как к человеку, заглянул за край официальной завесы, прикрывавшей политическую и социальную действительность, и то, что он там увидел, было вполне достаточно, чтобы вселить в душу его чувство неблагополучия и тоски:
В этом стихотворении нет некрасовских мыслей и чувств, просыпавшихся у поэта революционной крестьянской демократии при взгляде на аналогичные картины. В нем выражена тоска, а не ненависть; убогость, бедность и несчастия не изображены в нем как результат политического гнета и эксплуатации. В нем много пассивности, в нем не звучит призыв к борьбе, и тем не менее увиденного было достаточно, чтобы отравить поэта сознанием несоответствия выработанного им идеала счастья – счастья для себя и для других – с социальными и политическими условиями жизни страны. Представление Пушкина о началах, противоборствующих идеалу счастья и гуманности, носило не отвлеченный, а в известной мере конкретный характер. Мы уже говорили о том, что характер отношений помещика к крепостному определял характер всех отношений в стране, своеобразно преломляясь и в среде господствующих классов. Пушкин вращался в обществе придворной знати и в образовавшейся уже в его время среде литераторов; безличность, покорство, холопство, доносительство’, эти нравственные продукты крепостного права, были распространены вокруг него не менее, чем в среде дворовой челяди. Пушкин был свободным человеком, но что такое деспотизм, произвол, невозможность располагать по-своему своим временем, невозможность выбрать по-своему срок и маршрут путешествия, даже самое местожительство, что такое вмешательство самодержавного копыта в личную и семейную жизнь, – он испытал так же, как испытывал это крепостной мужик. Пушкин разгадал секрет зла: зло проистекает не от божьей воли, не от природы человека, а от отношения человека к человеку, от порабощения человека человеком.
Вы помните:
Не в самом дереве анчаре и не в его ядовитых свойствах олицетворено. Пушкиным мировое зло. В изумительной и леденящей символике «Анчара» апогей дан в мерном и неотвратимом звучании приведенных четырех строк. Все живое бежит от анчара, вокруг него пустыня; только человек мог заставить человека пойти и ценою жизни принести ему яд. Все виды зла, в том числе и война, – результат господства человека над человеком, права человека на жизнь и смерть другого человека, обращения с человеком как со средством, как с мертвым орудием!