– Пришёл? – сонно спросила женщина.
Алёна молча обняла Сучка, да так, что у него хрустнули рёбра.
Глава 3
Август 1125 года. Михайлов Городок. РатноеВзз-чак, вззз-чак…
Топор с непередаваемым не то чавканьем, не то звоном, не то хрустом вгрызался в толстое дубовое бревно. Остро пахнущая свежим деревом ровная щепа летела из-под лезвия. Человек, игравший – по-другому не скажешь! – топором, выглядел сосредоточенным. Да и как иначе: рубить окладной венец крепостной башни – это вам не тайные места почёсывать, серьёзности требует. И основательности.
Вот только, несмотря на всю свою серьёзность и основательность, мастер временами улыбался в бороду, демонстрируя людям наблюдательным, что в зубах у него имеется недочёт. Нет, зубы у плотника были, и очень даже крепкие на вид, просто нескольких недоставало. Расположение прорех в «заборе» наводило на мысль, что заработаны они в неоднократных драках. Вообще, несмотря на малый рост и выглядывающую из-под сдвинутой на самый затылок шапки плешь, смотрелся мастер лихо. Как все эти качества в нём уживались, знал только он сам.
– Швырок, язва ходячая, тесло тащи! – Плотник разогнулся и вытер вспотевший лоб.
– Бегу, дядька Сучок! – Смазливый малый в грязной рубахе выскочил, как из-под земли.
– Ты какого рожна долото припёр, дятел?! – Звук затрещины на миг перекрыл шум стройки. – Башку оторву и скажу, что так и было!
Вдохновлённый ещё и пинком, парень исчез быстрее, чем появился. Плотницкий старшина Кондратий Епифанович от души выругался и присел на бревно. Настроение безнадёжно испортилось, до зарезу захотелось выпить, но не на работе же… Чтобы отогнать хандру, мастер попытался насвистывать, но почти сразу затих. Радость от работы, от созидания испарилась, а в голове зашевелились невесёлые мысли.
«Вот язва! Как девкам под подол лазить, так не промахнётся, а как дело делать, так обе руки левые и из задницы выросли! Это ж надо, тесло с долотом перепутать – а ещё подмастерье! Выгнать бы его к свиньям собачьим, да нельзя – родня. Принесёт тесло, отлуплю для вразумления и к этим лешакам болотным приставлю, глину да извёстку месить! Будет знать, хрен ходячий, как работу спустя рукава работать! Всё равно из него дурь да лень выбью, а не выбью – артельные пришибут! Тьфу, такой день испоганил!»
Старшина обвёл взглядом стройку. Работа кипела. Там и сям кучки плотников и работников, что пригнала волхва[13], поднимали срубы кит[14], забивали сваи, копали ров, засыпали землю в готовые срубы и трамбовали её, тащили брёвна, месили глину и известь в творильных ямах, обжигали кирпич и занимались ещё кучей разнообразных дел. Странно, но это зрелище не развеяло, как обычно бывало, хандру, не зажгло жажду деятельности, а наоборот, ещё глубже погрузило в думы.
«Едрить-колотить, вроде дело идёт, даже вон серебро в мошну капает, гляди, как пилы на лесопилке скачут – надоумил Лис. Глядишь, и вправду с досок тех выкупимся… Гнулись бы ещё те пилы пореже да тупились помедленнее, совсем хорошо было бы! С Мудилой поговорить? Или с Лавром? Голова Лис, ничего не скажешь, хоть и сопляк ещё!
И всё равно, кто так строит?! Ну кто так строит?! Равелины, казярмы, башни выдвинутые! Один терем как у людей! Да хрен с ними, с башнями да казярмами, оно и по делу вроде получается, но куда гонят-то? Приволокли болотников косоруких, а они делать ни хрена не умеют, хари неумытые! Топор как первый раз увидали. Мы бы и артелью справились, помедленнее, да получше. А может, и быстрее даже, без этих-то. Им, лешакам, пока каждому не объяснишь, не покажешь да в рыло не дашь, не понимают ни хрена. Так они и по харе не понимают, всё в ответ норовят, вон как давеча! Ведь толпой навалились и в ров скинули, поганцы! Только выбрался да своих кликнул, так камидат этот недоделанный, Дёмка – чтоб ему до скончания века точилом подтираться! – тут как тут! Не дали душу отвести!
Дикие они все! Дети насмерть режутся! А чуть что не по ним, так давят, не стесняются! Вон Лис двоих положил, третьего связал и деду своему на суд отволок, а тот повесить велел, как высморкался! Сопляка! Мне же виселицу ладить пришлось… И смотреть заставили.
Воевода, чтоб ему, собственными ручками по рёбрам насовал, не побрезговал. Давно так не били, умеет, хрен старый! Да ладно бы бил, чай, не в первый раз! Оно когда мне, а когда и я! Выйти бы с ним в круг с топором против меча – посмотреть кто кого! А он, пень одноногий, лупит и приговаривает: «Ты что ж творишь, козлодуй?! Ты ж людей своих предаёшь! Ты же начальный человек! Ты за людей в ответе! Они твои руки, а ты голова! Только голова у тебя, как задница! Ты как перед работниками выставился? Как С-с-сучок скандальный! А перед артельными своими? Прибили бы тебя, дурня безмозглого, на кого ты их оставил бы?! Предатель!»
И ведь прав, не попишешь… И внучок его, Лис, в ту же дуду, ещё и раньше деда! Правы, вдоль их поперёк и наискось! Помру – не бывать артельным вольными… Ах ты, жизнь ты, стерва драная! А Алёна как? И как припечатал-то под конец, язва одноногая: «Научишься людьми своими, хоть артельными, хоть пришлыми, как пальцами на руке владеть – и сам выкупишься, и товарищей своих от кабалы избавишь, и Алёна за тебя пойдёт, и в уважаемые люди выйдешь, а будешь дурь свою лелеять, дождусь твоего первого взбрыка да на вешалку просушиться пристрою, чтоб другим неповадно. Как это у нас делается – сам видел. Крепость и Нил достроит, он хоть и мастер похуже, да ума у него, видать, побольше. Только на том свете с тебя, как с Иуды спросится, и боги светлые не забудут! Думай!»