— Знаешь, людям которые ежедневно встречаются друг с другом и то не всегда есть о чем говорить; людям же не видившим друг друга годами говорить вовсе не о чем, — чувствуя похолодевшим затылком всю свою незащищенность и прерывисто дыша сказала Кристина, а на ее серой кофтачке заметно выступили пятна пота. Казалось, она совсем поняла что он хочет от нее.
— Прости меня, — повторял он, обняв дочь.
— Благодаря тебе я узнала столько всяческой боли, сколько не причинила мне вся моя остальная жизнь, — позволив обнять себя, плача говорила она. — Ты дал мне жизнь, а сейчас собираешься забрать ее? — сказала она, точно читая его мысли.
Судья продолжал обнимать дочь.
— У меня нет другого выхода, — сказал он и медленно поднес свои трясущиеся ладони к ее холодной шее.
— Необходимость делает человека беспощадным. Я все понимаю и все равно люблю тебя, но когда дети предают родителей-это закономерность, рано или поздно, так или иначе… а вот когда отец предает дитя — нет ему прощения, — хладнокровно сказала она, глядя ему прямо в глаза.
Судья обезумел от услышанного, лишив себя возможности защищаться. Кристина не убирая его слабеньких дрожащих рук со своей шеи продолжала настырно смотреть ему в глаза, тихо проговаривая невнятные слова и зрачки ее увеличивались, а цвет глаз менялся. Не переставая шептать она видела, как дыхание отца стало мерным и спокойным, как ослабли мускулы шеи, опустился кадык и все лицо его стало словно сползать; стянулись вниз щеки, верхняя губа накрыла нижнюю, руки тяжело повисли на плечах дочери, а затем упали вниз. С каждым ее словом силы покидали его; некогда сильное, пышущее здоровьем тело становилось изжившимся. Смертная слабость пронзала его. Кристине было мучительно больно видеть и ощущать происходящее и делала она это не бессознательно. Случилось то, что должно было случиться. Это было равно спасению: спасению отца от убийства своего дитя, спасению отца от душегубства других, спасению отца от жестокой и неведомой расправы над ним. Хлопнула входная дверь в допросную и он упал. Она обессиленная упала рядом с ним.
Когда Дмитрий вместе с дежурным вошли в допросную, казалось их ничего не удивило.
— Сердце остановилось, — осмотрев судью, заключил дежурный и молча побежал за помощью.
Дмитрий с каким-то непонятным удовлетворением помогал Кристине встать с пола.
— Что произошло? — спрашивал Дмитрий, но девушка лишь устало отмахнулась.
Он вывел ее из здания на улицу. В ее глазах все вокруг было черным, лишенным очертаний.
— Все правильно, — говорил он утешая разревевшуюся Кристину. — Неизвестно что бы с ним было дальше.
— Мне нет оправдания, — прерывисто, говорила она, задыхаясь от слез.
— Поедем, я отвезу тебя к себе. Тебе отдохнуть сейчас не помешает, — говорил он.
— Дим. Одна просьба. Найди новых хозяев дома, — сказала Кристина. — Может они согласятся продать мне мамино фортепиано. Я бы его себе забрала, в Акташ.
Дмитрий пытливо смотрел на нее.
— Будь по твоему.
Всю неделю Дмитрий наслаждался совместной жизнью с Кристиной. Кристина, после произошедшего с отцом, наплевав на всевозможные запреты, связанные с ее нелегкой ношей, позволила себе быть обычным человеком, тем самым запретив себе видеть, слышать, чувствовать, как недостойной. Дмитрий в тот же день узнал данные о новых хозяевах дома, но до последнего оттягивал момент, чтобы сообщить об этом любимой. Оказалось, что хозяйка дома Пашковская Анна Леонидовна, проживавшая в городе Калуга скончалась в один день с судьей Марковым. Это любопытное совпадение вывело его на то, что нынешная владелеца дома являлась бабушкой Кристины. Он боялся сообщить ей о смерти бабушки. Поскольку дом пустовал без хозяина, Дмитрий пообещал Кристине свозить ее на днях за инструментом, соврав ей, что получил разрешение.
Кристина не дождавшись Дмитрия, сорвалась за инструментом сама. Что-то непреодолимо тянуло ее домой. Все ее страхи и переживания медленно отпускали ее, оставаясь далеко позади. Она совсем не задумывалась, как будет выносить двухсоткилограммовый инструмент. С легкой душой она возвращалась туда, где когда-то появилась на свет, но с высшими силами шутки плохи: нельзя просто так взять и отказаться от того, чем тебя наделили. Игнорируя свои мысли, ощущения, не слыша свой внутренний голос ее будто силком тянули в дом. Забравшись во внутрь, она своими глазами, как наяву увидела тот самый день, которого как-будто и не было. На мебели не было чехлов, не было пыли, и кругом царила атмосфера праздника. В доме было людно, нарядно, шумно от говора, смеха и фортепианной музыки. За инструментом сидела ее мама, как живая, и бегло играла гаммы. Звуки музыки заполняли собой весь дом и проникали в голову Кристины, умиротворяя и завораживая ее. Она видела отца, таким, каким помнила его, будучи ребенком, и не было больше страха перед ним. Маленького роста при жизни, он словно джин, вдруг вырос под самый потолок, Кристина задрала голову и глаза ее остановились на той самой люстре. Откуда-то доносился сладкий голос, вещающий о любви к ней и тепло, захлестнувшее Кристину, разливалось по ее жилам. Она отчетливо слышала голос, голос, принадлежащий человеку из плоти и крови, который звал ее. Кристина не осознавала, как подступает безумие. Явь неотличимая от грёз смешивалась в голове сводя ее с ума. Она пошла на этот голос…