– Но обсуждать нечего, Джулия.

– Ты очень юна, знаешь ли, почти ребенок. Да ты и есть для меня ребенок, хотя иногда кажешься слишком взрослой для своих лет. Ты ведешь себя как старушка. Ты это понимаешь?

Франсин не ответила. А если бы она вела себя как юная девица, Джулия одобрила бы это? Как Миранда, которая хвастается, что новый приятель – четвертый, с кем она спала? Или как Кейт, что прячет в столе упаковку «экстази», как она, Франсин, прячет «Смартиз»? Она действительно чувствовала себя значительно старше сверстников. И страдала больше, чем они, потеряла больше, чем они, повидала то, что многим не суждено увидеть за всю жизнь, мучилась страшными кошмарами, о которых никому не могла рассказать, чувствовала себя отодвинутой судьбой в сторону.

Кто из них, например, при виде «красного адмирала» увидел бы в красных полосах на черных бархатных крыльях брызги крови, долетевшие из раны убитой женщины? Только Франсин из всей школы начинала дрожать, немела, холодела и замирала, когда лектор-полицейский, добродушный, тихий мужчина, показывал выданный ему на чрезвычайный случай пистолет.

Голос к ней вскоре вернулся. Однако Франсин опасалась, что может снова утратить дар речи, которого была лишена долгие месяцы. Многие годы девушка просыпалась по утрам со страхом, что у нее нет голоса, что не сможет произнести ни слова, и первым делом заговаривала вслух сама с собой. Произносила свое имя, называла день недели и дату.

– Франсин, сегодня четверг. Четырнадцатое июня.

Теперь она больше этого не делала, но в снах боялась потерять голос. В одном сне, недавнем, она была в музее и, пройдя во внутреннюю галерею, оказалась в зале с оружием – стрелами, метательными дротиками, гарпунами, пиками, дубинами, карабинами, ручными гранатами. Она и не предполагала, что знает, что это за предметы, тем более как они называются, но наутро проснулась с простыней во рту – так она пыталась заглушить свои крики, чтобы не услышал отец.

Неужели ей это суждено вечно? Неужели это ее судьба?

Должно быть, это отец, его работа, проведенная с Джулией, его усилия привели к некоторым послаблениям. Школа находилась слишком далеко, чтобы Франсин ездила туда и обратно домой на общественном транспорте, так что было вполне обоснованно, чтобы Джулия продолжала возить ее в школу на машине. Большинство девочек привозили в школу на машинах. Но и им же разрешалось после уроков ехать домой с другой девочкой, а если и возникало желание, даже ночевать у подружки. Раньше Франсин этого не разрешали, но сейчас все изменилось. Она могла поехать – правда, вместе с ними и под их надзором, к Холли, Миранде или Изабель. Могла пригласить их к себе. С Франсин сняли ограничения и разрешили ходить вместе с подружками на различные мероприятия – при условии, что она будет дома до темноты.

Джулия была идеальной матерью. Она содержала дом в совершенном порядке и постоянно покупала Франсин маленькие подарки: новое медовое мыло из «Нилз-Ярд», блокнотики для записей, духи от Келвина Кляйна, книжки в мягкой обложке, компакт-диски. Кровать девушки ежедневно застилалась чистым бельем, каждый день у нее в ванной было новое полотенце. Для нее всегда готовились ее любимые блюда. По утрам Франсин будили за некоторое время до того, когда надо было вставать, перед сном ей выдавалась порция горячего питья.

У них с Джулией было много долгих бесед, серьезных разговоров. Это большая ответственность для Франсин, говорила мачеха, научиться отвечать за себя. Все должно происходить медленно и постепенно. Ее усилиями девушка чувствовала себя так, будто это она совершила преступление и была выпущена на поруки.

– Джулия, меня снаружи никто не ждет, чтобы причинить мне вред, – мягко сказала Франсин. – Ты же сама это знаешь. Возможно, раньше и ждали, но сейчас нет.

– Я и не говорю, что ждут, – сказала Джулия. – Я больше в это не верю, опасность миновала. Я боюсь тебя, а не его.

– Что ты имеешь в виду? – Франсин терпеть этого не могла.

Джулия пояснила. Ее падчерица, по ее мнению, несведуща в жизни, наивна, слаба, не способна позаботиться о себе, являясь полной противоположностью проститутке. Такой ее сделала предшествующая жизнь и страшный опыт, который Франсин пришлось пережить. Джулия не говорила – возможно, просто не знала, – что ее страх перед одним мужчиной сменился страхом перед многими, перед теми мужчинами, о которых писали в газетах и которых показывали по телевизору, которые нападали на женщин, похищали или насиловали их. Однако мачеха читала Франсин лекции о привычках и желаниях посторонних мужчин, о том, что нельзя обманывать родителей, о пунктуальности, о необходимости держать слово и умении тщательно выбирать себе друзей.

– Худые сообщества развращают добрые нравы, – сказала Джулия, цитируя апостола Павла.

На Рождество мачеха, кроме всего прочего, подарила Франсин мобильный телефон. Молодежь, считала она, любит такие штучки, все, что требует хоть минимальных технических знаний: жмем эту кнопочку, потом эту, вытаскиваем антенну, набираем номер. Идея, естественно, состояла в том, что девушка должна звонить с мобильного домой и сообщать о своем местонахождении, в особенности о том, что она задерживается. Франсин будет рада иметь взрослую вещь, и это даст ей возможность вести себя ответственно. Джулия сказала, что видит во владении мобильным телефоном следующий важный шаг в медленной метаморфозе Франсин.

Та вежливо поблагодарила ее и сказала, что когда-нибудь прочтет прилагавшуюся к телефону инструкцию. Может, она и прочитала, но телефоном никогда не пользовалась. Вызванная на ковер, Франсин сказала, что у нее никак не получается разобраться в нем, что он просто загнал ее в тупик. Она очень сожалеет, потому что это подарок и ей не хочется ранить чувства Джулии, которая проявила такую заботу. Может, та возьмет его себе?

Однажды в феврале после встречи с Холли Франсин вернулась домой на час позже, чем обещала. Было еще только шесть вечера, но она все равно опоздала. Естественно, ключ от дома ей не дали, мачеха категорически возражала против этого, поэтому ей пришлось позвонить в дверь. Трясущаяся, с перекошенным ртом Джулия втащила падчерицу в холл и ударила.

Удар был несильным. Если человек никогда никого не бил по лицу, то его первая пощечина окажется неэффективной, превратится в скользящий шлепок, от которого легко увернуться. Франсин и увернулась, но не полностью, и ладонь Джулии задела ее по щеке. Прижав руку к тому месту, куда ее ударили, Франсин затаив дыхание, молча смотрела на вдруг разрыдавшуюся мачеху. Слезы ручьем полились по лицу Джулии, она застонала.