В конце сентября ответственные работники Особого отдела вновь собрались у Дзержинского. Обменялись мнениями о заключении Реввоенсовета Республики по поводу шпионских документов, захваченных у Щепкина при его аресте. Член Реввоенсовета С. И. Гусев в своих выводах писал, что человек, подписавшийся под шпионской сводкой именем ротмистра Данина, стоит во главе разведки и является военспецом. Он не состоит на службе во Всероглавштабе, а получает информацию «через необученных шпионов». В Полевом штабе имеются один-два кулуарных шпиона, а «шпион в Туле, видимо, из топографов».
— Заключение товарища Гусева, — говорил Артузов, — не дает нам достаточно прочной зацепки. Арестованные, в том числе и члены штаба, или не хотят говорить о шпионской сети, или, что вернее, о ней не знают. Можно предполагать, что шпионская организация была обособлена от боевой.
— Возможно, что и так, — сказал Менжинский, — но связь между ними была, и нам важно нащупать эту связь.
После обмена мнениями пришли к выводу, который сформулировал Дзержинский: сейчас особенно важно быстрее осуществить изучение петербургского филиала «Тактического центра», чем займутся Павлуновский и петроградские особисты, и второе — найти нити, ведущие к шпионской организации в Москве, и обезвредить эту организацию. Этим должны заняться Менжинский и Артузов.
Поздно вечером 9 октября засадой на квартире Алферова был задержан неизвестный, назвавшийся помощником управляющего делами Военно-законодательного совета Сергеем Васильевичем Роменским.
Имя Роменского называлось в показаниях Флейшера, которому Роменский советовал бежать из Москвы, и Губского. Некая Елена Ивановна говорила Губскому, что организация имеет связь с людьми из Военно-законодательного совета. Поэтому Менжинский и Артузов решили произвести обыск на квартире Роменского, осмотр его служебного кабинета, а затем допросить и самого Роменского.
Комиссар Особотдела Богатырев поздно ночью прислал донесение, в котором сообщал, что в служебном кабинете Роменского обнаружено 2566 рублей 36 копеек денег и скрипка с футляром, а в его квартире на Пречистенке найдены планы Москвы и Петрограда с пометками красным карандашом, масса переписки, из которой явствует, писал Богатырев, что «гражданин Роменский не уверен в прочности существования Советской власти». Далее чекисты сообщали, что в квартире найдены три чемодана, один из которых, видимо недавно, собран в дорогу. «По-видимому, гражданин Роменский, — писал Богатырев, — приготовился к отъезду». И Богатырев, как показало следствие, не ошибся.
Утром в кабинет Менжинского ввели стройного, подтянутого человека в военной форме.
Блондин с зачесанными назад волосами и гладко выбритыми щеками, которому на вид можно было дать лет 28—30, держался спокойно и уверенно.
— Причины ареста не знаю. Фамилии Губского и Флейшера первый раз слышу.
Из допроса выяснилось, что Роменский юрист по образованию, до революции служил юрисконсультом министерства торговли и промышленности в Петрограде, был секретарем особого совещания по обороне государства, при Керенском был прикомандирован к канцелярии военного министерства и оставался секретарем особого совещания. После революции — на советской службе, состоит членом профсоюза артистов-музыкантов, играет на скрипке, любит музыку.
— Бываете в концертах? — как бы между прочим спросил Менжинский.
— Музыка доставляет человеку наслаждение, и как не бывать в концертах, — отозвался Роменский. — Слышали бы вы, гражданин комиссар, Кусевицкого…
— И давно вы слушали Кусевицкого? — спросил Менжинский, глядя в бегающие, мутные глаза подследственного.
— В конце лета, в саду «Эрмитаж».
— В другое время и в другом месте я мог бы с вами говорить о музыке, а сейчас расскажите об организации, к которой вы принадлежите!
— Я увлекаюсь музыкой, а не политикой. Никакой организации не знаю.
Сидевший перед Менжинским человек обладал завидной выдержкой и волей. Он спокойно и уверенно, не дрогнув ни одним мускулом лица, отвечал на вопросы.
Предложив Роменскому подписать протокол допроса, Менжинский приказал конвоиру увести арестованного.
«Концерт Кусевицкого. Сад «Эрмитаж», Юлия Павловна, — думал Менжинский. — Да, Юлия Павловна! Тот ли это блондин, которого она видела в «Эрмитаже»?»