– Немного… дайте ей трубку, пожалуйста.
– Она предупреждала о том, что ты можешь позвонить. И просила передать… – она мнется, а я торможу на светофоре.
– Что передать? – подталкиваю, елозя по сидению.
– Она не хочет с тобой разговаривать, если коротко.
– А если дословно, – впиваюсь глазами в светофор.
Тихий вздох, а за ним:
– Там было о твоей голове и о том, куда ты можешь ее засунуть.
– Понятно… – хриплю я. – Что-нибудь еще?
– Да…
– Что?
– Она просила тебя больше никогда ей не звонить и не искать. И ты должен понимать, что она не пошутила.
Смотрю на заметенную снегом трассу за лобовым стеклом не мигая и прошу:
– Можете передать ей кое-что в ответ?
– Смотря что.
– Если она хочет послать меня куда бы то ни было, пусть скажет это мне в лицо.
Положив трубку, бросаю телефон в подстаканник и давлю на газ, обходя медленную фуру впереди.
Глава 23
Никогда не думала, что это вот так. Что боль души может стать осязаемым булыжником в груди, который давит и не даёт свободно дышать, и такскать его там дерьмово и дискомфортно.
Может быть впервые в жизни я не хочу думать ни о чьих проблемах, кроме своих собственных.
Не хочу быть рациональной и взвешенной, потому что меня достало быть такой. И то, что мои близкие ходят вокруг моей комнаты на цыпочках тоже. Будто я больна или умираю. Присматриваются к моему лицу и замолкают, как только я оказываюсь где-то поблизости. Пытаются задавать вопросы, но не знают откуда ко мне подступиться, потому что я никогда не создавала проблем и никогда не была… такой потерянной. Я никогда не чувствовала себя такой потерянной. А эта тоска… я ее ненавижу. Стоит нащупать ее где-то в душе, как на глаза наворачиваются слезы.