Книги
Собеседник. Выпуск 6
Домой он прикатил в сумерки. Молча зашел в дом и положил стрелу на стол перед отцом. Тот небрежно взглянул на нее.
— Принес? Ну-ну. Молодец. Поешь да спать ложись.
— И все?
— А чего еще? Метод испытанный, веками проверен, результаты не сразу, но будут. Так что поешь и спи.
— Вернее не придумаешь, — сказал Ивашка и, отказавшись от ужина, отправился спать.
Проснулся он от того, что под окном надрывался мотоциклетный клаксон. Ивашка не выдержал, соскочил с кровати и распахнул окно.
— Ты какого лешего спать не даешь? — заорал он.
Тут он застыл. Мотоциклист, стоящий под окном, перестал сигналить, улыбнулся и снял шлем. Темные волосы рассыпались по плечам, большие глаза взглянули на Ивашку, и голос, который всю ночь преследовал его, произнес:
— Узнал?
Остальное ясно даже не самым догадливым читателям.
ИСКУССТВО ПОЗНАВАТЬ ИСКУССТВО
Алексей Горшенин,
литературный критик
ПОТОМКИ КОРЧАГИНА
(Образ комсомольца в современной прозе)
От многих нынешних юношей и девушек не раз приходилось слышать мне такое парадоксальное признание: «Мои лучшие воспоминания связаны с комсомольцами 20-х годов».
Прекрасно, конечно, что не оскудевает преемственная память поколений. Но все-таки: почему «с комсомольцами 20-х»? Отчего облик комсомольца корчагинского поколения столь прочно утвердился в сознании тех, кто отстоит от него на расстоянии нескольких десятилетий? Ведь героический дух кипучего комсомольского племени не растаял в дымке времени. Комсомол и поныне — авангард советской молодежи; он и сейчас продолжает покрывать себя неувядаемой славой в самых горячих точках экономического и социального преобразования страны, неустанно доказывая, что ему по плечу самые сложные задачи современности; он и сегодня активно воздействует на формирование общественного сознания и нравственных устоев современной молодежи.
А существеннейшую роль в сложившемся парадоксе, на мой взгляд, играют причины эстетического порядка — такие, как, скажем, художественное отражение искусством и литературой нашего молодого современника.
Образ сегодняшнего комсомольца нередко проигрывает в сравнении со своим собратом первого поколения именно потому, что не получает соответствующего своему времени художественного подтверждения (а вовсе не потому, например, что на его счету меньше героических деяний). И это как раз в то время, когда мы, как указывает партия, «испытываем жизненную потребность в социально активном герое, может быть, корчагинского, давыдовского плана».
Впрочем, в таком положении вещей усматривается и своя закономерность. Шесть десятилетий несколько поколений деятелей всех видов искусства и литературы до зеркального блеска, до безупречности шлифовали тему о «лобастых мальчиках невиданной революции» (нисколько не пытаюсь умалить их нравственной и духовной силы — говорю лишь об их художественной интерпретации). Тема эта сыграла да и продолжает играть заметную положительную роль в воспитании у советской молодежи мужества, стойкости, неиссякаемой любви к Родине, преданности идеалам коммунизма. Вместе с тем, постепенная «канонизация» образа комсомольца 20-х годов дала жизнь и весьма ощутимой инерции мышления (прежде всего художественного), создала своеобразный «классицизм» во взглядах на современный комсомол и его художественное отражение: мол, «золотой век» комсомола позади, шедевры о жизни организации уже созданы, остается одно — более или менее удачно подражать, стремясь приблизиться к идеалу, то есть, опять-таки, к «канонизированному» образу комсомольца 20-х годов.