– Где же мне быть, как не со своей командой? – раздался скрипучий голос, и дауны почтительно расступились.

За ними на шканцах стоял Заремба, предусмотрительно не предпринимавший попыток сблизиться. Между ним и соперниками располагались еще 8 матросов, один толще другого, на лицах застывшие тупые маски.

– Идиотская у вас команда, капитан! – констатировала Сека. – Мало напоминает настоящую. Что, толковее не могли никого подобрать, капитан? Хотя капитан вы тоже не настоящий. Когда вы убили настоящего, Заремба? Ведь недавно, правда? Во время прошлого рейса!

Заремба не двинулся.

– Хочешь вывести меня из себя, маленький уродец? – проскрипел он. – Думаешь, раз один раз сбежал отсюда, то можешь считать себя фигурой равной мне? У тебя хватило наглости вернуться и не хватило ума, чтобы забиться в щель поглубже.

Ничего, Кантерсельф будет рад. Взять ее! – бросил он.

Едва в дверь, сопя, полез первый толстяк, Сека, подскочив, ударом ноги выбила его обратно. Он растянулся на палубе, перегородив доступ остальным, и этого хватило, чтобы Сека успела выскочить наружу. Дауны накинулись на нее со всех сторон, погребая своими необъятными тушами, но тут же в просвете засверкали ее быстрые ноги и руки.

На каждого здоровяка у нее ушло не более двух ударов. Одним она по существу выключала противника, а вторым отшвыривала с дороги. Действовала расчетливо и избирательно. Если один из соперников улетал направо, то следующего она отправлял на другую сторону. Словно лес валила, кладя стволы попеременно в разные стороны.

Видя, как обходятся с его воинством, Заремба отступил к трапу, ведущему на капитанский мостик.

– Кувалда, возьми ее! – крикнул он.

На ногах к тому времени оставался самый здоровый, он тоже было начал пятиться, но, услышав приказ, остановился, на свою беду оказавшись на пути следования разбушевавшейся Секи. Она не останавливаясь, ударила его сверху вниз, словно желая вколотить в палубу, и здоровяк обрушился точно также сверху вниз, опал.

– Ну, кто на нас? – крикнул Сафа, воинственно потрясая тесаком.

– Свистать всех наверх! Кто-нибудь, остановите их! Озолочу! – крикнул Заремба, и в его железном голосе впервые за все время прозвучала паника.

Успех застил Сафе глаза, и когда Сека крикнула ему "Берегись!" он ничего не успел предпринять. Только хотел обернуться, чтобы увидеть, что она такого увидела за его спиной. Железные пальцы схватили его. Он не мог даже пошевелиться.

К горлу был приставлен его собственный нож.

– Не трепыхайся, прирежу! – предупредил знакомый, но слегка охрипший голос.

– Чемоданов, ты? – изумился Сафы. – Тебе удалось вырваться? Они хотели выколоть тебя глаза!

– Я вырвался, но глаза мои остались в кубрике, – лицо с проваленными глазницами на миг мелькнуло перед ним, но снова убралось за спину. – Не вздумайте двигаться, я хоть и не вижу, но слышу. Много посторонних шумов, и я могу ошибиться. Вот сейчас мне кажется, что кто-то идет. Может, мне нажать на нож посильнее?

– Не надо, я стою! – откликнулась Сека. – Они лишили тебя глаз, неужели ты будешь и дальше на них работать?

– Что делать, буду, – подтвердил бывший колхозник. – Я сорвал голос, когда Мотя тупым шилом ковырялся у меня в глазницах, но я буду работать на них. И знаешь почему? Мне нужны глаза. Пусть чужие, пусть близорукие, хоть с трупа, но я не хочу быть слепым. Ты не представляешь насколько это тупо, быть слепым. Я ослеп десять минут назад, но все это мне обрыдло. Я ничего не вижу. А как представлю, что не смогу видеть налитую в рюмку водку или голую задницу стоящей раком передо мной женщины меня так и выворачивает наизнанку. Вы ведь вернете мне глаза, капитан?