Одежда на ней оказалась насквозь мокрой от пота, и сама она больше всего напоминала свежеиспеченный пирог, так и полыхала жаром. И когда он ей вмазал, кулак скользнул по мокрой распаленной коже.

– Успокоился? – она даже не пошевелилась, чтобы уклониться или блокировать удар, стояла и смотрела, и глаза ее были доверчивые и укоризненные, словно говоря "За что?", Сафе даже сделалось не по себе. Где-то он видел такой взгляд. И он вспомнил. Так смотрела на него мать.

– Ты! Меня! Предала! – прокричал он ей в лицо, чтобы изгладить неловкость, возникшую внутри него, раньше он был более цельной натурой.

Мокрая одежда обтянула ее подростковую фигурку, он стала казаться совсем мальчиком, и Сафа почувствовал некий внутренний толчок.

– Я тебя не предавала, но и не хотела, чтобы ты кого-то предал.

– Да кого я предал?

– Ты забыл о Максе!

– Этого хромого сморчка? Да я про него и не помнил!

– Врешь! Но ты действительно стал про него забывать, а это опасно, и я про него напомнила.

– И для этого сообщила про меня спецмоновцам?

– Они сами прочесывали район. Все совпало случайно, – буркнула она.

Сафа опять ударил. Кулаком по переборке. Потом сполз по ней спиной и уселся на пол. Рядом скользнула и устроилась хрупкая фигурка.

– Мир, братишка?

Сафа раздраженно отвернулся.

– Я же просил не называть меня так!

– Я понимаю, так тебя называл твой друг.

– Настоящий друг! Он бы уж меня не предал!

– Ну, поняла уже. Так что мир?

Сафа для блезиру еще подулся, но на самом деле давно, откровенно говоря, с самого начала, Секу простил. Она была сильным партнером, и она была ему нужна.

Он не глядя, протянул ей руку, которую она торопливо сжала узкой ладонью. Она уже была сухая. Одежда на ней высохла, и наваждение, что это мальчишка, исчезло.