Гордеев отодвинул телефон и ткнул пальцем в нужный участок карты. Он делал какие-то понятные лишь ему одному вычисления и от усердия мурлыкал детскую песенку про Антошку с картошкой. Время от времени Артем Дмитриевич хмурился и переключал внимание на соседние участки карты. Чернильные штрихи ложились поверх топографических знаков. Затем Гордеев взялся за карандаши. По ходу размышлений Артем Дмитриевич несколько раз брался то за красный, то за синий, пока наконец не соединил два небольших красных пятна в районе Выхина и Братеева тоненьким красным перешейком. Сделав это, он выпрямился и удовлетворенно оглядел плоды собственного труда. Улыбки на его губах не было. Напротив, острые ломкие брови сошлись у переносицы.

— Плохо, — пробормотал он. — Очень плохо.

— Плохо, — передразнили «зеркальные» старики. — Очень плохо.

— И ведь нельзя даже с уверенностью сказать, какой именно фактор окажется решающим, — поделился с ними Гордеев и подтвердил свою нехитрую мысль энергичным кивком. — В качестве катализатора может сработать любая мелочь. Вот, к примеру, метро это. Что такое «новая очередь метро»? А «новая очередь метро» — это стройка, — он назидательно поднял палец. — Вот что это такое. А стройка — это много техники, много заборов и много людей. И строят метро у нас подолгу. По несколько лет строят. Точнее так: то строят, то не строят. Правильно?

— Да, — согласно кивнули в ответ «зеркальные» старики. — Правильно.

— Или вот хотя бы… Ну хотя бы… Вот! Вот эта свалка. — Артем Дмитриевич ткнул карандашом в нужную точку на северо-западе столицы. — Площадь всего ноль семь гектара, а мусора залежи. Аж двадцать тысяч тонн! Что там, на этой свалке? Кто-нибудь проверял? Никто не проверял. А там может быть все, что угодно. Свалка-то незаконная, бесконтрольная. Или… Или… Да что угодно, господи! Новостройка, дорога, новый маршрут автобуса, что угодно! Один маленький толчок, и пиши пропало! А дальше пойдет цепная реакция, остановить которую практически невозможно. Думаешь, никто этого не понимает? Понимают. Не говорят только, потому что это — лишние хлопоты.

— Да, — снова подтвердили правильность течения его мыслей «зеркальные» старики. — Лишние хлопоты.

— Но ты мне поверь, — голос Гордеева начал набирать силу. — В конце концов обязательно отыщется человек, который прочтет мой доклад и у которого окажется достаточно мужества и чувства ответственности перед людьми, чтобы… — В прихожей деревянно затрещал звонок. — …Чтобы… Черт!

Артем Дмитриевич знал, кто это. Любочка. Соседка. Сотрудница какой-то не то больницы, не то поликлиники, не то госпиталя где-то в районе Щукина. Та самая, которая отдала ему телевизор. Та самая, чей муж Сережа служил в МВД на вторых ролях, но тем не менее приносил для Артема Дмитриевича ежедневную сводку происшествий по городу. Разумеется, предварительно вымарав из нее все, что не для посторонних глаз. Но Гордееву хватало и того, что оставалось. Любочка и Сережа были свято уверены, что их сосед — чудаковатый писатель-детективщик, а информация ему нужна для создания очередных опусов. Поддерживать это заблуждение не составляло особого труда. Достаточно было, подобно Хлестакову, сказать: «Такого-то читали? Так вот это — я. Точнее, мой „рабочий“ псевдоним». Время от времени он отправлялся в ближайший книжный магазин, где, отрезая внушительные куски из пенсионно-инвалидного бюджета, покупал книги упомянутого автора. Затем Артем Дмитриевич раздаривал «авторские» экземпляры Любочке с Сережей или второй соседке — Марии Ивановне, украшая чужие творения собственными дарственными надписями. Это впечатляло.

— Иду!

Болезненно приволакивая ногу, Артем Дмитриевич поплелся в прихожую, а «зеркальные» старики насмешливо смотрели вслед, словно бы удивляясь его безграничной наивности. Гордеев ощущал их взгляд и чувствовал себя приговоренным, стоящим перед расстрельной командой. Потому-то, выйдя в коридор, он и вздохнул с облегчением.

В прихожей Артем Дмитриевич повернул собачку замка, открыл дверь. Соседи знали, что Гордеев — полный инвалид, и никогда не беспокоили звонками понапрасну. Ждали.

На сей раз он ошибся и в очередной раз поймал себя на мысли, что с ним происходит что-то плохое. Например, Артем Дмитриевич перестал различать соседей по длине и энергичности звонка. Отлаженная машинка мозга давала сбои. А ведь раньше делал это со стопроцентной уверенностью и не ошибался. Теперь вот… На пороге стояла вовсе не Любочка, а Мария Ивановна. Женщина прижимала к необъятной груди ворох газет.

— Здравствуйте, Артем Дмитриевич, — бодро отдуваясь, поприветствовала Гордеева соседка. — Все трудитесь?

— Здравствуйте, — Артем Дмитриевич выдавил из себя ответную улыбку. Правда, она не удержалась на растрескавшихся губах, а соскользнула и повисла на уголке рта. Гордеев подумал секунду, а затем подтвердил наихудшие соседкины опасения. — Тружусь, да.

— А я вам духовную пищу принесла, можно сказать, — Мария Ивановна гордо протянула ему газеты. Очевидно, ей приятно было осознавать, что именно благодаря ее газетам очередной шедевр маститого автора может получиться чуть лучшим, чем получался теперь.

Гордеев привычно принял стопку, мотнул головой за плечо:

— Проходите, пожалуйста.

Мария Ивановна не отличалась субтильным сложением, но была на удивление подвижна. Как колобок. Она вкатилась в комнату, сморщила облупившийся за дачный сезон курносый нос и, страдальчески закатывая глаза, пропела:

— Ой, а накурили-то, накурили…