— Газ, фу! — Реакция женщины была моментальной.
Команда прозвучала заученно-резко, однако сержант не услышал в ней властных хозяйских ноток. На секунду возникло ощущение, что ротвейлер ослушается приказа и прыгнет, но, видимо, дрессировщик действительно был неплохим. Пес пересилил инстинкты, сел.
— Это ведь не ваша собака? — спросил Журавель.
— Сашина, — помедлив, ответила женщина. — Поначалу слушаться не хотел. Пришлось переучивать.
— Ага. — Журавель взглянул на пса, походившего габаритами на крупного теленка. — Знаете, я бы на вашем месте отдал его в питомник.
Светлана Владимировна фыркнула возмущенно:
— Слава богу, товарищ сержант, вы не на моем месте.
— Как знаете, — пожал плечами Журавель. — Только много случаев было, когда псы начинают хозяев изводить. До жутких вещей доходит. А ведь он вас почти не слышит.
— Разберемся, — туманно пообещала Светлана Владимировна.
— Как знаете, дело ваше. — Сержант шагнул за порог. — Всего доброго.
— До свидания, — безразлично пожала плечами женщина.
Владимир Александрович зашагал вниз по лестнице, размышляя над тем, почему Светлана Владимировна Осокина ему врала…
Со временем жест отчаяния превратился в своеобразный ритуал, привычку и даже насущную потребность. Каждое утро, в одиннадцать, Артем Дмитриевич Гордеев заваривал стакан крепкого чая, ставил на стол пепельницу, доставал из картонной пачки сигарету «Прима», клал рядом с пепельницей коробок спичек, после чего разворачивал большую карту Москвы. Раз за разом Гордеев изучал ее с таким старанием и тщательностью, словно видел впервые.
Сегодняшнее утро не внесло разнообразия. Механически закурив терпкую «Приму», Гордеев склонился над картой. Москва, в исполнении еще советских топографов, была сплошь покрыта красными и синими залысинами карандашных пятен — зонами высокой и потенциальной опасности. Серые разводы холмов и низин скрывались под чернильной штриховкой, обозначавшей новые кварталы. Штриховка эта, воплощение обманчивой безопасности, изменяла внешний облик города. Новые кварталы «убивали» холмы и низины, овраги и болота, уничтожали пустыри и полосы лесопосадок, проходя по ним катками, бульдозерами, отвоевывая у врага все новые территории. Информацию о новых жилых массивах Гордеев черпал из газет и программ новостей. Он смотрел все передачи, могущие содержать интересующую его информацию, перескакивая с канала на канал, нажимая кнопки старенького, испускающего дух «Рубина», подаренного ему соседями — молодой парой. В такие минуты Артем Дмитриевич ощущал себя разведчиком, причастным к темным тайнам закулисной стороны бытия, и одновременно полководцем, лишенным армии. Он знал все об опасности, на которую остальные пока еще не обращали внимания. Ему были ведомы дальнейшие действия и дислокация противника, но знания эти оставались в его голове мертвым, невостребованным грузом. Собранная Гордеевым информация никого не интересовала. По крупицам собирая сведения, просеивая их сквозь сито логики, Артем Дмитриевич рисовал в воображении картины грядущего катаклизма, одну страшнее другой. Он знал, что без стороннего вмешательства рано или поздно все факторы сойдутся в одной «черной» точке, как сходятся две половинки плутониевой сферы в ядерной бомбе. Заряд превысит критическую массу, и произойдет то, что должно произойти. Взрыв!
Гордеев щелкнул кнопкой телевизора, и экран меланхолично окрасился пыльно-блеклыми красками.
— Что нам скажут сегодня? — пробормотал Артем Дмитриевич.
— А что, ты думаешь, они могут сказать? — мгновенно откликнулись воображаемые старики. Теперь их стало четверо — по количеству уцелевших ножевых лезвий зеркала. Все четверо с насмешкой наблюдали друг за другом и за своим реальным прототипом. — Они не скажут
— Замолчи, — отмахнулся Гордеев. Собрав части разбитого телефона и водрузив обломки на стол, поверх карты, Артем Дмитриевич принялся собирать их, как собирают китайскую головоломку. Бережно и аккуратно, кусочек к куску, пеленая все еще живой механизм в черную изоленту, как мать младенца в пеленку. — Не такие уж они дураки, как ты думаешь.
— Вот именно, — подтвердили хором старики. — Они
—