Когда наконец машины выехали «на ту сторону», супруги обнаружили удивительный факт – из конца октября, пронизанного ледяным дыханием приближающейся зимы они попали в лето – как им сказали, в конец июня 2018 года. По сравнению с тяжелым гулом живущего своей жизнью военного аэродрома тут было тихо, на разные голоса перекликались птицы и жужжали насекомые. Маша ошарашено вертела головой и тихо ахала, пораженная столь разительной переменой при переходе из одного мира в другой. Она даже наклонилась и сорвала несколько мелких цветочков и принялась задумчиво нюхать их – словно желая убедиться, что они настоящие и пахнут так, как и должны. Сам же Рычагов выразил свои чувства только удивленным хмыканьем – он старался не поддаваться эмоциям, мысленно готовя себя к потрясения совсем иного рода.
Гражданских (в том числе и Влодзимирского) увезли куда-то дальше, а остальных подследственных, охрану и следственную группу поместили в нескольких сборных домиках, окруженных таким же сборным забором, опутанным поверху колючей проволокой. Располагалось это место на том месте, где до появления портала находился поселок Кучма. По сравнению с Лубянской тюрьмой это был настоящий курорт, даже если не брать во внимание, что тут стоял конец июня. Главный признак «курорта» заключался в том, что следователи, которые по очереди работали с Рычаговым и его товарищами, не стремились «урыть» своих подследственных, заставляя их признать какие-нибудь бредовые обвинения. Нет; они работали на установление истины, и ради этой истины Рычагову пришлось пройти и многочасовой допрос на полиграфе, и несколько допросов с применением сыворотки правды, которая лишала человека воли и заставляла говорить только святую истину. Малоприятное, надо сказать, зрелище – человек, лишенный воли; его допрос проходит по особым формализованным правилам, не позволяющим следователю оказывать давление на подследственного. Впрочем, для Рычагова эти мучения окончились где-то за неделю, и по окончании этих испытаний он узнал, что дело его прекращено, и что за все свои прегрешения оптом он отделался строгим выговором по партийной линии и разжалованием на адекватный для себя уровень. Звание – капитан, потолок должности – комэск. Освободили и его жену, причем без малейших взысканий. Она-то в этом деле точно была ни при чем. У Рычагова от радости срывалось дыхание, когда он мчался навстречу ожидавшей его Марии. Вот теперь-то они наговорятся, и разделят радость, и обсудят происходящее, и даже позволят себе составить кое-какие планы на будущее… Наконец-то рухнула та тяжкая пелена неопределенности, которая мешала всему этому. Теперь впереди – только яркий свет, а все темное, липкое, страшное и несправедливое осталось далеко за спиной…
Павла Рычагова и Марию Нестеренко поселили в таком же маленьком сборном домике, только за пределами забора, вручив пачку местных рублей. При этом их попросили дальше гарнизонного магазина не ходить, после чего оставили в покое на три дня. Эти оба, хоть и удивлялись, но не догадывались, что на самом деле это была своего рода «проверка на вшивость» – в одежду Павла и Марии были вшиты датчики перемещения. Просто так, на всякий случай. А вдруг… Но никакого «вдруг» не случилось. Единственное место за пределами базы, где они побывали (и то в сопровождении), был расположенный неподалеку памятник бойцам 4-й роты 182-го мотострелкового полка, в этом мире первыми вставших на пути немецко-фашистских захватчиков из 3-й танковой дивизии. Трехметровая стела из полированной нержавейки, красная звезда, надпись: «Они сражались за Родину», краткий текст – и все. Постояли, сняв пилотки, помолчали, вслушиваясь в тишину, после чего вернулись обратно в свой домик – маяться от безделья и гадать, что же с ними будет дальше. Впрочем, после всего произошедшего им обоим пришлось несколько переоценить жизненные ценности. Это они в шутку так выражались – «маяться от безделья», на самом же деле почти все свободное время они с воодушевлением обсуждали те удивительные изгибы судьбы, которые привели их к той точке, на которой они сейчас находились, полные надежд и решимости защищать вою страну.
Единственная тема, о которой они избегали говорить – это тема существования портала. Они просто решили принять это как данность, не углубляясь в физические и метафизические причины столь невероятного происшествия. Это, пожалуй, было сродни суеверию – подсознательно они не хотели «сглазить» свою так неожиданно свалившуюся удачу. Ведь если бы не «дыра» – ждала бы их обоих бессудная пуля в затылок, осуждение и забвение…
На четвертый день к Павлу Рычагову и Марии пришел «покупатель», командир 266-го штурмового авиаполка подполковник российских ВКС Леонид Андреев.
– Приветствую вас, Павел Васильевич и Мария Петровна, – сказал подполковник Андреев, снимая фуражку, – поговорить надо…
Мария и Павел переглянулись. Они сразу поняли, о чем будет разговор, и были жутко разочарованы. Им обоим хотелось обратно в ВВС РККА – летать на истребителях и сбивать пока еще оставшиеся в воздухе мессершмитты… о чем они и сказали подполковнику.
– Нельзя вам обратно, – вздохнул их гость, подумав, что совсем недавно эти двое хотели просто жить, – с такой историей вас к себе не возьмет ни один командир полка. К тому же тебя, Павел Васильевич, молодые летчики и втемную побить могут. Все же знают, кто им так удружил, в кавычках, с казарменным положением перед войной и сержантскими треугольниками вместо лейтенантских кубарей.
– Но приказ же издал нарком Тимошенко! – возмутился Рычагов.
– Тимошенко сам ответит за свои грехи, – парировал подполковник Андреев, – а рапорт на его имя по этому поводу писал некто Павел Рычагов. Это раньше ты был полубог, а они никто; а сейчас одеяло на голову накинут, чтобы ты их не узнал, и отмутузят так, что потом и не встанешь. А для моих парней эта история неактуальна – примут они тебя как родного, и жену твою тоже…
Супруги узнали, узнали, что зовут их не куда-нибудь, а в часть, входящую в авиагруппу Экспедиционных Сил. Пилоты 266-го ШАПа немцев в прицеле видят считай что каждый день, тем более что Су-25 – это чуть ли не единственная машина российских ВКС, летать на которой они оба смогут без глубокого переучивания. Хотя и тут многие старые рефлексы придется засунуть себе в задницу (при этих словах Мария покраснела) и выработать вместо них новые. Ну, давайте, мол, решайтесь, хлеб за брюхом не ходит и вообще второго такого предложения не будет.
И вот спустя двадцать дней переучивания в Липецком центре боевого применения авиации Павел Рычагов и Мария Нестеренко вернулись в свой родной мир и одновременно прибыли к месту постоянной службы. Хочется верить, что все у них будет хорошо и жить они будут долго и счастливо…
26 ноября 1941 года, 07:20. Японская империя, Курильские острова, остров Итуруп, ВМБ в заливе Хитокаппу (ныне залив Касатки).
Серое облачное небо, серое море с белыми шапками пены на волнах, разбивающихся об скалы; такой же серый берег и окружающие залив морщинистые горы, присыпанные белым снегом. Ветер с океана гонит серые валы и несет белую снежную крупу вперемешку с брызгами морской пены. Серые, на сером фоне, на якорях стоят корабли «Кидо Бутай», ударного соединения Японского Императорского Флота. Над мачтой флагманского авианосца «Акаги» реет вымпел, говорящий о том, что на его борту находится командующий всем соединением вице-адмирал Тюити Нагумо.
Адмирал сидел за столом в своей адмиральской каюте, а перед ним на столе лежала записка, переданная из радиорубки, о том, что все токийские радиостанции после прогноза погоды передали кодовую фразу «хигаси-но кадзе аме» (восточный ветер, дождь), предупреждающую, что в самое ближайшее время возможно наступление состояния войны с Соединенными Штатами Америки. Этот сигнал является предупреждением для всех остальных, вроде дипломатов, моряков торгового и рыболовецкого флота. А для него, вице-адмирала Тюити Нагумо, это прямой приказ главнокомандующего флотом Исороку Ямамото и самого императора, получив который его соединение «Кидо Бутай» должно в полном составе сняться с якорей, направиться в сторону Гавайского архипелага и нанести поражение американскому Тихоокеанскому флоту. В случае если бы целью первого удара стали британские владения на Тихом океане, сообщение радиостанций звучало бы «ниси-но кадзе харе» (западный ветер, ясная погода), а в случае гипотетической войны с Советским Союзом – «кита-но кадзе кумори» (северный ветер, облачно).
В уточняющем приказе главнокомандующего, переданном через курьера, говорилось, что если при первом налете 6-го64 декабря получится достичь эффекта внезапности, а передовому экспедиционному соединению удастся разделаться с американскими авианосцами, то совершать удары по американской базе (а особенно по ее береговой инфраструктуре) следует вплоть до полного исчерпания авиационного боекомплекта. И только в случае, если американцы сразу встретят атакующие самолеты огнем, разрешается уходить от Гавайев немедленно после возвращения последних самолетов второй ударной волны.
Что же, вне зависимости от всего прочего, он, вице-адмирал Тюити Нагумо, в точности выполнит имеющиеся у него инструкции, тем более что соединение «Кидо Бутай» находится в готовности номер один к бою и к походу. Достаточно отдать приказ, сказать одно, самое важное слово – и все завертится подобно набирающей обороты паровой турбине. Тем более так уж получилось, что молодые офицеры ударного авианосного соединения, и пилоты и моряки видят в нем, Тюити Нагумо, второго отца, который пошлет их в бой и позаботится о том, чтобы в этом сражении с сильнейшим врагом они покрыли себя неувядаемой славой. И это притом, что его собственные сыновья отказались идти по стопам отца, доставив тому множество неприятных моментов в жизни.
Час спустя, там же.
Соединение «Кидо Бутай» шло на войну. К выходу в открытый океан двигались похожие на присыпанные снежком плавучие острова боевые корабли – линкоры «Хией» и «Кирисима», тяжелые крейсера «Тоне» и «Тикума», флагман 1-й эскадры эсминцев легкий крейсер «Абукума»; и, самое главное, в окружении своры эсминцев – краса и гордость императорского флота, шесть ударных авианосцев – «Акаги», «Кага», «Секаку», «Дзуйкаку», «Сорю» и «Хирю». Подводные лодки вышли в поход еще два дня назад. Рассекая форштевнями боевых кораблей бесконечные океанские валы, японский флот шел на войну за бесславной гибелью в пучине отчаяния в случае неудачи или, в случае успеха, за бессмертной славой первого в мире флота, сумевшего нанести заносчивым американцам полное поражение.
27 ноября 1941 года, 01:55. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего