– Вольно, полковник Катуков, – машет он мне рукой, и тут же, обернувшись к поднимающемуся следом адъютанту, рявкает: – Вячеслав, сгинь! У нас товарищем полковником приватный разговор.

Я гадаю, что это за приватный разговор может быть у полковника-танкиста с генералом армии, а Вячеслав уже пятится задом вперед, мелко-мелко перебирая по ступенькам ногами, стремясь как можно скорее сгинуть с генеральских глаз и удалиться за пределы слышимости.

– Так вот ты какой, северный олень, Михал Ефимыч Катуков – гений танковой войны и мастер таранного удара, – неожиданно подобревшим голосом говорит Жуков, – я ведь про тебя все знаю, даже то, что ты сам о себе не знаешь, спасибо товарищам из будущего – просветили. Так что не удивляйся. На людях ты полковник, а я генерал армии, ну а с глазу на глаз можно разговаривать без политесов. Ты не удивляйся. Вот смотришь на другого-третьего – бравые такие генералы, казалось бы, лучше некуда. Но ты знаешь, что один загонит сослепу без разведки свою армию в котел, где она вся и сгибнет, и сам будет героически отстреливаться от наседающих немцев из именного ТТ. А другой и вовсе, вот ведь вошь кусачая, сам сдастся немцам в плен, а потом будет формировать для них армию из таких же предателей. И ведь расстрелять пока не за что – ни того, ни другого. Только загнать в глубокий тыл на мелкую гарнизонную должность и позабыть об их существовании. А ты другой, ты одной со мной крови¹⁷, так что с тобой и за дело и поговорить можно. Как говорили в старой армии, «без чинов». А теперь давай, Михал Ефимыч, докладывай, как ты видишь текущую обстановку?

Я набрался храбрости и произнес:

– Товарищ генерал армии, задача прорыва до Минска всего одной танковой бригадой, даже такой мощной, как моя, кажется мне авантюрой чистейшей воды.

– Во-первых, – ответил Жуков, – не генерал армии, а Георгий Константинович, сказано же было – без чинов. Во-вторых – Михал Ефимыч, разумеется, ты прав. Прорыв к Минску всего одной бригадой, если эту задачу ставить всерьез, это бесспорная авантюра. На такое не пойдут даже товарищи из экспедиционных сил, потому что стоит тебе оторваться от пехоты, как немцы навалятся на тебя с флангов пехотой и сожрут с потрохами. Кроме того, по данным разведки, там у Листа в районе Минска в резерве есть еще две танковые дивизии. Танки и самоходки нового образца, с длинноствольными пушками, а не с «окурками», как было прежде. Гитлер отдал сюда все, что немецкие заводы смогли выдать на-гора за два месяца. А теперь, Михал Ефимыч, слушай и мотай на ус. Все эти танцы с бубнами затеяны только для того, чтобы отвлечь внимание немцев от другого участка фронта, где немчуру поимеют вполне по-взрослому, сняв трусы. Где это будет, ты уж извини, тебе знать не положено. Сам потом все узнаешь из сводок Совинформбюро. Могу только сказать, что мне и Коневу задача поставлена просто. По максимуму мы должны установить линию фронта по Березине, а по минимуму после демонстрационного наступления, которое стянет на себя все вражеские резервы, в порядке и без ненужных потерь отступить на исходные позиции. Поэтому пехота дальше Бобруйска не пойдет, а ты проскочишь еще километров на восемьдесят дальше, имитируя наступление на Минск, после чего Лист обязательно бросит против тебя свои подвижные резервы. Кидаться грудью на немецкие танки не надо. Дурацкое занятие – мы на нем все довоенные танковые войска потеряли. С того момента твоей задачей будет отходить к Бобруйску, огрызаясь танковыми засадами. Прикрытие с воздуха и зенитный зонтик тебе обеспечат. Твоя задача – отвлечь на себя внимание, истребить как можно больше этих гадов и в то же время сохранить бригаду в боеспособном состоянии, чтобы после небольшого пополнения и переформирования она могла снова идти в бой. Понял меня, Михаил Ефимович?

– Понял, Георгий Константинович, чего же уж тут не понять, – ответил я и тут же спросил: – Только вот как быть с приказом, в котором указано, чтобы я любой ценой наступал на Минск?

Приказ тот дай мне сюда, – ответил Жуков, – вместо него возьми новый, под тем же номером и за моей подписью. Там как раз то, что я тебе сейчас тут расписывал. А что касается старого приказа, то слишком многие хотят, чтобы ты как следует обосрался и потерял бригаду. Но шиш им!

Как раз в этот момент артподготовка закончилась и наступила звенящая тишина, которая почти сразу же сменилась громовыми раскатами солдатского «Ура» в наших окопах.

– Вот, – Жуков поднял вверх палец, – сейчас немецкие солдаты, услышав, что наша пехота пошла в атаку, вылезают из своих глубоких блиндажей-убежищ во второй линии обороны и по ходам сообщений спешат к своим пулеметам, минометам и прочей утвари для убийства. Расковыривать землю на пару метров вглубь у нас сейчас не хватит ни стволов, ни снарядов, поэтому товарищи из будущего предложили одну хитрость. – Жуков посмотрел на часы. – Вот сейчас немецкие солдаты добежали до первой траншеи, убрали с пулеметов промасленные тряпки, которым они были укрыты на время обстрела, и теперь напряженно всматриваются в сторону наших позиций, высматривая, где же эти русские, которые, судя по воплям, идут сейчас в атаку. И тут вместо этого…

Как раз в это момент на наших позициях взревело, завыло и заулюлюкало, и в сторону врага тучами полетели огненные стрелы. Это дали залп семьдесят две установки БМ-13-16, расчертив небо полосами своих реактивных снарядов. Длилось это все недолго, минуты полторы, но вражеские позиции оказались еще раз выжжены и дополнительно перепаханы.

– Ну все, – сказал Жуков, – амбец котятам, даже испугаться не успели. А теперь мне пора идти, так что ты снова товарищ полковник, а я – генерал армии. Если там будет особо тяжело, ты уж не матери меня там, пожалуйста, вслух, я ведь тоже далеко не волшебник, а только учусь.

Одним словом, генерал Жуков ушел, а я со смешанным чувством остался наблюдать за тем, как пошли вперед пехотные цепи, как двинулись вслед за ними самоходки с зенитными орудиями, способными в два-три точных выстрела прямой наводкой разбить любую амбразуру ожившего дота.

Но не все получилось так, гладко как планировалось. Уцелевшие при артподготовке дзоты, тщательно замаскированные в нескольких местах, открыли фланкирующий огонь по нашей атакующей пехоте, прижимая ее к заснеженной земле, а откуда-то из глубины вражеских позиций по атакующим цепям ударили вражеские минометы и артиллерия, почти не задетые огневым валом артподготовки. Ну нет у нас еще такого количества артиллерийских орудий, чтобы они одним махом сметали вражескую оборону, втаптывая ее в землю так, чтобы ни одна тварь потом не смогла бы огрызнуться. Во время переподготовки командного состава, когда наша бригада только формировалась, майор-инструктор из экспедиционных сил назвал мне норматив насыщенности артиллерией при прорыве долговременной обороны – двести орудий и минометов калибром выше ста двадцати миллиметров на один километр полосы прорыва. По мнению только что беседовавшего со мной товарища Жукова, при такой насыщенности боевых порядков артиллерией докладывать следует уже не о противнике, а о темпах продвижения вперед, и запрашивать у командования следующие задачи. У нас с артиллерией пока не так густо, всего шестьдесят орудий на километр фронта, из-за чего остались некоторые недоделки, которые пехоте придется исправлять вручную. Тем временем залегшие кое-где цепи, пусть и медленнее, но продолжали продвигаться вперед короткими перебежками, после каждого такого броска оставляя на снегу неподвижные тела убитых и раненых бойцов.

Впрочем, немецкое счастье длилось недолго – ровно столько времени, сколько потребовалось операторам станций артиллерийской разведки для того, чтобы засечь позиции вражеских минометных и артиллерийских батарей и передать эти данные тяжелым гаубичным артполкам. А контрбатарейная борьба с корректировкой по радару – это вам не артподготовка по площадям; тут можно такую плотность огня организовать, что воронка буквально будет на воронке. Г-а-а-а! – почти одновременно рявкнули гаубичные полки на том берегу Днепра; и жить с этого мгновения вражеским артиллеристам и минометчикам оставалось ровно столько, сколько мчат по траектории тяжелые фугасные снаряды.

А на простреливаемой с обеих сторон нейтральной полосе кое-где несколько раз прямой наводкой по амбразурам дотов ударили зенитные самоходы, звонко прорезаясь через глухой фон гаубичной канонады… Влепить снарядом от зенитки прямо в амбразуру дзота – это задача, нелегкая даже для опытного наводчика; но близкие разрывы нервировали немецких пулеметчиков и сбивали им прицел, тем более что уцелевших дотов было не много. Большая часть огневых точек была подавлена еще во время артподготовки, и сейчас дзоты, словившие прямые попадания гаубичных снарядов, зияли развороченными бревенчатыми перекрытиями. У некоторых уцелевших дотов вследствие близких разрывов амбразуры оказались завалены комьями мерзлой земли, и сейчас, должно быть, их расчеты, отодвинув пулеметы в стороны, лихорадочно пытались расчистить сектора огня. Вон один такой герой даже вылез с лопатой на бруствер, но тут же пал под дружным огнем из стрелковой цепи.

Впрочем, окончательно вопрос дзотов, упорно прижимавших к земле нашу пехоту, решили не зенитные самоходы, добившиеся только одного-двух попаданий, а сверхтяжелые самоходные минометы из будущего, которые, перебирая гусеницами, выехали к нашему переднему краю. Одна-две мины пристрелочные, а третья «рыбка» весом в сто тридцать килограмм влетает прямо в маковку дзота – и тот от внутреннего взрыва раскрывается розочкой, выворачивая наружу все свои потроха. Увидев, что путь свободен, наша пехота поднимается и одним рывком врывается в разбитую первую траншею немцев, в рукопашной схватке добивая и зачищая все, что было еще живо к тому моменту. А на нейтралке появляются новые действующие лица – санитары, собирающие раненых для эвакуации в тыл, а также машины разграждения танкового саперного батальона на базе танков КВ, толкающие перед собой тяжелые колейные тралы.

Это пехота в такой мороз может бегать по минным полям почти без опаски, потому что взрыватели установленных еще осенью противопехотных мин сначала утонули в жидкой грязи во время распутицы, а потом мороз схватил их будто бетоном. А вот противотанковая мина под гусеницей Т-55 или тридцатьчетверки может и сработать. Там такой вес, что продавит любую ледяную корку. И ведь точно – где-то с середины нейтральной полосы то под одним, то под другим тралом начались подрывы. В основном это хлопали потревоженные тяжелыми тралами противопехотные мины, но несколько взрывов были достаточно сильными, чтобы понять, что, наехав на эту мину, любой танк остался бы без гусеницы, а автомобиль без колеса. Вслед за разградителями, медленно ползущими к уже молчащей линии вражеских траншей, в колонну выстроились зенитные самоходы, потому что пехоте, застрявшей там, впереди, на втором рубеже вражеской обороны, требуется их помощь. Там, примерно в районе деревне Кабановка, ожесточенно строчат немецкие пулеметы и слышны хлопки ручных гранат.

Ну что же, значит, пора слезать с этой вышки – ведь как только пехота возьмет третью линию траншей и зачистит эту Кабановку (в которой, наверное, расположено что-то вроде штаба немецкого пехотного полка), настанет наша очередь идти в прорыв.

15 ноября 1941 года, 9:15. Гомельская область, Рогачевский район, деревня Красная слобода, штаб 155-й резервной дивизии