Он садится рядом со мной.
— Есть хочешь, Лия? — задает он вопрос. — На, держи, — протягивает кусок вяленого мяса. — Наши кашу делали… Не стал будить. По правде — та еще мерзость. Не знаю, зачем Аина в отряде сдалась — готовить она та еще мастерица. Но съели все подчистую.
Сама думаю: «Да даже если б не голод… Люди Таррума давились бы, но съели бы все. Чтоб крошкой и той со мной не делиться». Только Ильясу я отчего-то сдалась… Знала бы, почему.
Но вяленой оленине — я рада побольше прогорклой каши. Волку мяса — только всласть. Пока я ем, Ильяс любуется танцем огня.
— Знаешь, Лия… Не зли норта. Рука у него тяжелая, а на расправу он скор. У вас, у зверей, иные законы, а у нас… не столь просто. Это в Айсбенге тебе что-то с рук сойти сможет, а в Кобрине такого не будет.
Потом Ильяс уходит и возвращается с новым поленом. На минуту огонь затухает, а потом снова пускается в пляс.
— День тяжелый завтра будет. Ложилась бы спать. Хочешь, сказку тебе расскажу?..
И рассказал. Про багряные барханы и дюны, про палящее солнце, что так горячо. Про холодные ночи, про небо с множеством звезд… Про белую пустыню, где живут красные волки, а люди редки и смуглы…
И спала я так сладко, как не спала я давно. А на страже сидел волк с рдяной шерстью, не давая кошмарам проникнуть в мой сон…
Утро столь солнечно, что больно мне даже глаза открыть. А с первым лучом холодного айсбенгского солнца отряд Таррума снова продолжает свой путь. Все также я вынуждена идти вместе с ними, плененная извечным врагом — человеком.
Белым светом горит снег под ногами, а холодный ветер терзает голую, лишенную шерсти кожу. Поблизости чувствую жар от шагающих рядом людей.
— Не смотри, — говорит Ильяс, заметив, как внимательно я гляжу на торчащую рукоятку топора Тоша. Сам встает, закрывая меня спиной, чтобы Тош, почувствовав чужой взгляд, и подумать не смел на меня. Только одно волнует меня в тебе, Ильяс. Отчего ты, человек, улучив мой интерес, не спешишь выдавать меня своему господину?
— Я знаю про кольцо, Лия. Если вздумаешь избавиться от него
Будто в Кобрине меня ждет лучшая доля. Будто Таррум вправе иметь надо мной власть. Пусть умру, попытавшись. Все равно я мертва с тех пор, как вышла на ту поляну.
— Упрямица… Вот же дикарка, все равно сбежишь. Эх, Лия… Сгинешь же, — вторит Ильяс моим нерадостным мыслям. — Я попытаюсь тебе помочь. Удивлена? Не место тебе будет в Кобрине, только беду накличешь. Хоть выглядишь по-людски, все равно не обманешь — звериное нутро превыше. Я знаю, что ты понимаешь меня. Играть ты в лесу не привыкла, и ложь мне твоя видна. Да и Таррум видит, что ты знаешь наш язык, хоть и позволяет пока водить себя за нос, — признается мужчина. — Слушай меня, волчица. До вечера обожди, тьма — всякому хищнику сила. Взойдет луна, тогда помогу я тебе.
Довериться ли мне тебе, человек? Довериться ли, чтобы выжить? Рискнешь ли ты, Ильяс, пойти против воли самого норта, да ради кого? Волчицы!
Но незачем тебе мне лгать. Нет выгоды тебе в этом. Остается мне лишь одно — верить.
И иду дальше. По снегу столь мягкому, что не один зверь не станет касаться его лапой, оставляя следы. Как наметет, так стоит выждать и лишь тогда отправиться дальше. Лишь человеку невдомек о ценных звериных привычках.
Кусаю губы, пока не чувствую вкуса собственной крови. Мы идем вроде бы по территории моей стаи, но там где наши патрули очень редки.
Мой дом, нещадный Айсбенг — ледяной полуостров на севере Эллойи. Выйти к материку можно лишь на западе, через Живую полосу, а для этого нужно пересечь целиком наши владения. Тарруму ведомо, как выбирать дорогу. Только узнать он мог лишь из одного источника.